Главная страница >  Цитатник 

МАЙСКИЕ ДНИ В БЕРЛИНЕ

МАЙСКИЕ ДНИ В БЕРЛИНЕ

Глава ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Окраины кончились — началось нагромождение развалин. Апофеоз разрушения — груды битого камня, кирпича, лепнины — широченные улицы и крайне узкие проезды. В основном это работа союзной авиации.

Но вот и 1 мая. Можно ли было возиться с отчетами в Адлерсгофе? Несмотря на строгие предупреждения, чтобы в центр не совались, мы — три майора и водитель с автоматом — решили пробиваться к рейхстагу под предлогом поиска завода фирмы «Аскания» в Фридрихсхагене.

Рейхстаг! Над ним полощется у скульптурной группы красный флаг. Рейхстаг дымит. Нет у нас фотоаппарата. Я добыл «лейку» в Адлерсгофе, но нет кассеты с пленкой. Молчим. А ведь стоило прилететь из Москвы, чтобы 1 мая 1945 года увидеть красный флаг над дымящимся рейхстагом!

Разрушение центра Берлина авиацией идет уже более двух лет, и немцы наладили технику расчистки улиц так, что город не задыхался в непролазных развалинах. Чем ближе к центру, тем больше пожаров, сожженных подбитых танков. Вот стоят впритык два танка: наш и немецкий, уперлись друг в друга, оба черные, сгоревшие. Где-то рядом взрывы гранат, и тут же немцы и немки в развалинах, копаются, перетаскивают вещи. Чистяков хочет ориентироваться по компасу, ибо названий улиц нет. Вырвались на прямой участок, уже потеряв ориентировку. Внезапно пожилой немец чуть не бросается под машину: «Там, впереди, взорван мост». Благодарим, может быть, он спас жизнь советским офицерам. Что, какая сила оторвала его от своей тележки в развалинах и бросила к нашей машине? Вдруг толпа — очередь за водой и хлебом, наши воинские кухни. Наконец, выбрались к Тиргартену. Вокруг искореженные зенитки, трупы не успевают убирать.

Наш водитель Василий куда опытнее этих чудаков, к которым его прикомандировали. Несмотря на субординацию, он кричит: «Товарищи майоры, зачем зазря погибать, быстро тикаем!» И мы «быстро утикли» обратно в хаос разрушения мимо Бранденбургских ворот, не очень понимая, где границы фронта. По существу, границ 1 мая не было. Ожесточенно сопротивлялись раздробленные части гарнизона, оборонявшего Берлин. Дрались отчаянно, несмотря на явную безнадежность.

Вдруг рядом оглушающая очередь крупнокалиберной зенитки. Мы оцепенело смотрим и убеждаемся, что расчет немецкий и бьет в сторону рейхстага. Удивительно, немцы так заняты стрельбой по нашим танкам, что не заметили наш «виллис» в какой-нибудь сотне метров.

Здесь услышали сводку: «Сегодня, 1 мая, к концу дня гитлеровские части общим числом более 1500 человек, не выдержав борьбы в здании рейхстага, сдались. Но отдельные группы эсэсовцев, засевших в разных отсеках подвалов рейхстага, продолжают сопротивляться».

Пропыленный с забинтованной головой подполковник с группой автоматчиков остановил нас: «Откуда?» Смирнов, не моргнув глазом: «Из Тиргартена». — «Так ведь там немцы!» — «Но их мало». Боевой офицер, видимо, принял нас за разведку и, досадливо отмахнувшись и скомандовав солдатам «пошли», быстро зашагал на звуки ближнего боя. Возвращаясь вечером через Карлсхорст, мы остановились у штаба какой-то части, чтобы добыть какое-либо пропитание и бензин.

2 мая, запасшись сухим пайком, мы снова «рванули» из Буккова в Берлин, теперь уже по разведанной дороге.

Поздно вечером добрались до «своего» Буккова и ...удивительна жизнь: мы можем хорошо поужинать — даже со 100 граммами и перед сном принять ванну! Я сказал: «Фантастика!» Кто-то меня поправил: «Не фантастика, а Европа!» Договорились встать пораньше и завтра быть в рейхстаге.

На ступенях рейхстага и на площади вовсю шло фотографирование группами. Какое фото мы упустили!

Мы входим в рейхстаг, даже не входим, а нас «вносит» поток бойцов и офицеров. Где-то еще раздаются автоматные очереди. Чумазые бойцы, выбираясь из нижних этажей, предупреждают: «Там, в подвалах, еще сидят». Но выше, вверх, по украшенной разбитыми скульптурами лестнице, идет ажиотажное соревнование — автографы на стенах рейхстага. О, сколько их! Мы уже с трудом находим свободные места. Надо помогать друг другу и подставлять плечи, чтобы, взяв откуда-то что-то красящее, расписаться: «Из Москвы, майоры Смирнов, Черток, Чистяков». Не помню сейчас, ставили ли мы инициалы. Но расписались и эту памятную надпись для верности обвели дважды. Запомнил надпись под нашими автографами: «Русский Иван навел порядок в Германии. Иван Кочетов».

Наш водитель — боец, прошедший войну от самой Москвы, посетовал в который раз: «С вами, товарищи майоры, по глупости пропадешь за день до полного мира». Но мы все-таки добрались до знакомой аллеи, там, наконец-то, снова увидели регулировщиц и «свои» отдыхающие танки. Ну, тут уже знакомая дорога на Букков.

В то время, когда мы были в рейхстаге, совсем недалеко — в имперской канцелярии — фашистские руководители отклонили требование о безоговорочной капитуляции. Мы этого, конечно, не знали и когда стали собираться в обратный путь, почуяли неладное. Канонада грохотала с необычайной силой — трудно было даже определить направление, где тише. Это выполнялся приказ о ликвидации Берлинской группировки в самый кратчайший срок.

О фирме «Аскания» мы были наслышаны еще в Москве. В «DVL» также нашли следы ее многогранной деятельности. И вот мы на заводе, но нашли его с трудом, да и не удивительно. Комендант района, назначенный только 1 мая, — фронтовик, боевой пехотный подполковник. Но при нем уже деятельный бургомистр — на правой руке красная повязка с надписью «Burgomeister». Выслушав, он немедленно вынес план района и очень ясно объяснил, где искать. Чувствуется — хорошо знает район. Но удивился: «Ведь завод-то очень небольшой, это только одно из отделений «Аскании»«.

Вечером мы решили, что надо закрыть вчерашний долг и все же прорваться на «Асканию», посетить которую нам помешали еще идущие бои и события у рейхстага.

— Это что, точная копия «Сперри»? — спросили мы.

Действительно, весь завод разместился в небольшом кирпичном двухэтажном здании и двух деревянных барачного типа. Оставшаяся на месте администрация объяснила, что сюда они переехали всего года полтора назад. Завод, тем не менее, очень интересный, изготавливает гирогоризонты, курсовые гироагрегаты для Фау-1 и только-только начал осваивать новые дистанционные гиромагнитные компасы по типу американских.

Как положено, осмотрели и переписали станочный парк. Особенно понравились прецизионные сверлильные станки с широким диапазоном скоростей от 500 до 15 000 об/мин и с очень плавной регулировкой.

— Да, мы изучаем американскую технику со сбитых самолетов. Надо признать, что по дистанционным приборам они во многом нас обошли.

Что такое? Схватил пистолет, товарищи уже тоже выскочили во дворик-сад. Обнаружили красноармейцев, палящих без всякого прицела просто в воздух. «Что такое?!» — «Как что? Война кончилась!»

В ночь со 2-го на 3 мая мы спокойно спали на уже обжитой вилле в Буккове. Где-то после полуночи я вскочил от беспорядочной стрельбы. Глянул в окно — прожектора шарят по небу, взлетают ракеты, следы трассирующих снарядов, автоматные очереди.

— Такой случай неплохо бы отметить, но ничего нет, — пожаловались мы друг другу.

Ну, такой салют, что невозможно было не присоединиться. Здесь впервые я использовал свой ТТ, выпустив в воздух целую обойму.

— Товарищи майоры, ну как так «нет»! Давайте посуду.

Но вездесущие бойцы!

Вот так отметили конец войны еще до конца официального, вместе со всем гарнизоном Берлина.

Мгновенно притащили стаканы и нам налили граммов по 50 чистейшего спирта. На радостях глотнули — аж дыхание перехватило. Хорошо, что бойцы сразу плеснули в стаканы воду — все предусмотрели.

Итак, утром, опять расписав маршрут на Шпандау—Тремен, отправляемся на своем «виллисе» через уже освоенный нами центр Берлина.

3 мая мы получили информацию о том, что надо не откладывать обследование западной части Берлина, потому что уже в мае возможна передача этой части Берлина трем союзникам и тогда нам доступ туда будет закрыт или бесполезен. А пока там нет ни одного союзного солдата.

Когда-то первой мечтой радиолюбителя было поймать на самодельный приемник одну из самых мощных в Европе длинноволновых радиовещательных станций в Науэне.

Опять знакомая уже картина — до въезда в центр масса людей с ручными тележками и всякой поклажей. Танки и перебазирующиеся воинские части. Опять развалины центра. Немцы, выстроившись цепочками, разбирают развалины — передают камни из рук в руки у бесформенных остовов зданий. Пыль. Это дорога на Науэн.

Мы оказались между двух огней в одну из трагических и последних смертельных схваток войны. Немцы хотели прорваться на Запад. Но лучше бы они этого не делали. Было страшно смотреть, как наши танки и идущие вслед пехотинцы почти в упор их расстреливали, удивительно покорных и почти не отстреливающихся. А по шоссе, на котором мы стояли, уже в сторону Берлина спокойно двигалась наша колонна на «студебекерах», как ни в чем не бывало. У них на глазах шел бой, а они ехали своей дорогой: этот бой их не касался.

Так вот, до Науэна — это на северо-запад от Берлина километров 25 — мы не доехали. Почти у цели на загородном шоссе наш боевой водитель вдруг резко затормозил, схватился за автомат и закричал: «Немцы!». Какие немцы? Ведь уже мир — капитуляция. Ан нет, прав наш Василий. Мы попрыгали в кювет и стали наблюдать, как по пересекающей наш автобанн дороге вытягивалась серо-зеленая колонна вооруженных и с полной выкладкой немцев. Солдаты шли быстро, изредка поднимали автоматы и давали очередь непонятно куда, как будто по нам. Мы ничего не понимали, пока по шоссе за нашей спиной, чуть не раздавив наш «виллис», не загремели танки — Т-34, такие знакомые, изрыгая огонь, шли наперерез серо-зеленой колонне. А за ними во весь рост, тоже стреляя на ходу, красноармейцы. Капитан с пистолетом прыгнул к нам в кювет: «Вы здесь откуда?» Мы попытались объяснить, но он только махнул рукой: «Не видите, немцы вырвались из Берлина, могли вас тут прикончить за милую душу. А ну, идите к полковнику. Вон там, по шоссе, в трактире наш штаб. Там с вами разберутся!»

Доехали до «трактира» — это оказался придорожный ресторан «Завтрак в харчевне». Полковник, очевидно, командир дивизии, сидел за большим столом, уставленном всевозможными бутылками и закусками. За столом сидели в явно неслужебном виде еще человек десять военных.

Откуда-то опять возник, размахивая пистолетом, капитан, возбужденный, матюгающийся, вскочил в наш «виллис» и скомандовал: «Поехали в штаб дивизии».

Он невнимательно глянул на документы. Рассмеялся: «Живы, и слава богу. А никакой завод искать я вас сейчас не пущу! Видите, какие могут быть заварушки! Садитесь к столу и за победу с нами пейте и закусывайте». Нельзя сказать, чтобы мы сильно сопротивлялись.

Капитан подошел, козырнул и доложил: «Во время операции обнаружены вот эти — на «виллисе». Мы предъявили полковнику свои документы и объяснили, кто мы и зачем здесь в Тремене ищем завод, на котором делали приборы для Фау-2.

А нашли все же прекрасный завод «Сименса» на следующий день в Шпандау. Это был многоэтажный, совершенно не пострадавший от бомбардировки современный корпус «Сименсаппарат». Завод авиационной аппаратуры. Вход открыт, в проходной ни души. Все двери в цехах по этажам открыты, ходим — нигде ни души. Но все разложено на верстаках, у станков. Все, как работали, так ничего не взяв и не спрятав, ушли, убежали. Стало так не по себе, что мы ходили по совершенно пустым цехам с пистолетами в руках.

Вернулись к себе уже затемно, так и не отыскав в Тремене никакого завода «Сименса».

— Что случилось?

Вдруг где-то внизу крик «Hende hoch!» и автоматная очередь. Мы бежим по лестнице с третьего этажа вниз. Видим, стоит офицер в капитанских погонах и перед ним два дрожащих немца в гражданском.

Чистяков взял на себя переговоры с задержанными. Объясняют, что их прислал бургомистр для охраны завода, пока не появились оккупационные власти.

— Да вот, задержал. Хотели, наверно, взорвать завод.

— Подожди, капитан, зачем же, у них ни оружия, ни взрывчатки, давай, отвезем в комендатуру.

— Врут все. У меня на них глаз есть. Пошли в подвал — я их там из автомата и все дела, — так ясно сказал капитан, что немцы поняли без перевода.

Но уговорили. Он махнул на нас рукой и сел в трофейную машину, в которой мы увидели, вероятно тоже «трофейную» женщину.

— Некогда мне тут с ними возиться. А вам не советую так ходить. У каждого из вас могу оружие отобрать! Я уполномоченный «смерша».

На берегу Шпрее. Н.И.Чистяков (справа) и Б.Е.Черток. Берлин, май 1945 года

Двое спасенных нами немцев оказались рабочими этого завода, и мы заставили их провести нас по всем цехам. Самое интересное увидели на первом этаже в помещении бухгалтерии и заводской кассы. Весь пол был устлан толстым слоем рассыпанных в беспорядке рейхсмарок. Сколько здесь тысяч или миллионов! Мы небрежно расшвыривали их сапогами, как осенние листья, и, ничего не подобрав, поспешили осматривать завод. Я упорно искал следы производства гироприборов Фау-2, остатки которых еще в 1944 году были найдены в Польше и изготовление которых осуществляла фирма «Сименс». Однако ничего, кроме чисто авиационной продукции, мы не обнаружили.

Началось почти полуголодное существование. Поэтому при своих экспедициях по Берлину мы всегда не прочь были побывать в воинских частях, где «голодающих» москвичей неплохо подкармливали.

6 мая нам пришлось переселиться из уютного, но далекого Буккова в полужилые казарменного типа здания непосредственно на территории Адлерсгофа. Здесь далеко не тот комфорт. А главное — совсем не та офицерская столовая. Большая столовая, кажется, организована специально для «профсоюзных» офицеров. Обслуживают не ослепительные московские официантки, а девушки, освобожденные из различных лагерей и ждущие своего часа для репатриации. Они и мы тогда еще не знали, что их ждет.

Совсем удивились, обнаружив цех с перископами для подводных лодок и дальномеры к ним, бомбовые прицелы, приборы управления артиллерийским зенитным огнем — ПУАЗО. Для тренировки экипажей или испытаний были оборудованы специальные кабины, где имитировалось все самолетное оборудование для слепого полета.

В последующие дни продолжали обследование фирмы «Аскания». Она оказалась очень многопрофильной и замахивалась на конкуренцию с самим «Сименсом». Обнаружили большой завод и КБ в Мариендорфе. Здесь, наконец-то, я увидел в целости и сохранности рулевые машинки для Фау-2 и очень похожие, но для авиационных автопилотов. На испытательных стендах были собраны комплекты автопилотного оборудования, предназначенного для сдачи.

Отлично укомплектованы испытательные лаборатории. Барокамеры, термобарокамеры, вибростенды, дождевальные имитаторы. И все, все оснащено универсальной и специальной измерительной аппаратурой и нашей мечтой — многошлейфовыми осциллографами Сименса!

Довольно большой цех занимался чисто оптическим производством. Здесь стояли станки для шлифовки оптических стекол, рядом — готовая продукция. Прямо горы линз различных диаметров до 50 см!

В дальнейших путешествиях начались и межведомственные стычки. Первая произошла в тот же день, 8 мая, когда мы подъехали к заводу «Аскания» — «Крейзельгерет». Вывеска — «Хозяйство Сабурова». Какого? Председателя Госплана? У проходной два автоматчика: «Товарищи офицеры, пропустить не можем». После препирательств один из автоматчиков ушел и привел подполковника — такого же «профсоюзного», как и мы. Представились. Он извинился, что не может пускать представителей авиации, так как завод передан судостроительной промышленности. Потом куда-то ушел и вернулся с разрешением.

8 мая осматривали другой завод «Аскания» — во Фриденау. Здесь встретились с техническим директором фирмы. Он нарисовал (готовой схемы не было) для меня схему поляризованного реле для рулевых машин Фау-2, сказал, что их фирма во всех отделениях располагает самым совершенным в Европе измерительным и станочным парком. Особенно хвастался уникальным набором координатно-расточных станков и оптическими скамьями.

«Да, это очень совершенное произведение. Мы делаем уже неплохие приборы для морских судов, но для ракет, и в таких габаритах?!»

Это был Зиновий Моисеевич Цециор. С ним мы вскоре подружились, и много лет он оставался нашим соратником по разработке гироприборов для ракет. На заводе командовал полковник Виктор Иванович Кузнецов. Он разрешил нам осмотреть уже поставленные на серийное производство гироплатформы. По объяснениям специалистов фирмы, они получили заказ два года назад из Пенемюнде. Для управляемых снарядов. Каких точно — знает только высшее руководство, которое сбежало на Запад. Виктор Иванович, впоследствии главный конструктор гироскопических приборов для ракет и космических аппаратов, будущий академик, дважды Герой Социалистического Труда, а тогда длинный-длинный худой полковник в явно короткой для него гимнастерке с увлечением рассказывал нам об устройстве гироплатформы и особенно установленных на ней интегратора поперечных и продольных ускорений. Кузнецов объяснял:

Завод вначале был радиоламповым, а в последние годы почти полностью переключился на радиолокационную тематику. В отличие от многих других предприятий здесь мы застали почти весь личный состав, включая главного инженера Вилки и его ближайшее окружение. Я и Чистяков довольно бойко уже говорили по-немецки. Поэтому нам не требовался переводчик.

ИЗ ДНЕВНИКА. 9/V—45 г. «Очень интересным было посещение завода «Telefunken» в Целендорфе.

Американцы и англичане, по оценке немецких специалистов, очень преуспели в радиолокации. Особенно в борьбе с подводными лодками. Их самолеты обнаруживают перископы за десятки километров. В связи с этим много работали над приборами для сигнализации экипажу лодки о том, что она облучается самолетным радаром.

Завод и лаборатории показывали Вилки и начальник производства. Вилки руководил исследованиями в области сантиметровых волн. Его лаборатория, расположенная вне территории этого завода, тщательно изучала американские и английские радиолокаторы, установленные на самолетах, а также радиолокационные прицелы для бомбометания и разведки.

Телевизионные экраны большого размера для радаров и приемники поставляли фирмы «Лоренц» и «Бляупункт».

На заводе серийно изготавливались с использованием американского и английского опыта самолетные радиолокаторы. Цеха по изготовлению радиолокаторов хорошо оснащены электронными контрольными приборами. Завод оказался сравнительно новым, его строительство было закончено в 1939 году. Всего работало вместе с «остарбейтер» от 6 до 7 тысяч человек, из них 3 тысячи инженеров и техников. Нужды в материалах и снабжении не испытывали.

— По данным наших военных, ни на одном вашем самолете их не обнаружили. А среди трофеев, которые нам могли бы доставить во время наступления наших войск, тоже ничего не представляло интереса. Мы решили, что у русских эта техника так хорошо охранялась, что не попала в руки наших военных.

— А советские локаторы (радары) вы не исследовали?

Вилки сказал, что последний год их кормили очень плохо. Всего 250 граммов хлеба в день и 200 граммов мяса в столовой. Очень

Думаю, он из вежливости говорил об «охране». На самом деле они догадывались, что у нас во время войны на вооружении практически не было авиационных радаров и радиолокационных прицелов.

— По-моему, все зверства есть результат работы СС. Это не люди, а звери.

мало сахара и жиров. При этом, как правило, рабочих кормили лучше, чем инженеров. На заводе работали и иностранные рабочие, в том числе русские и французы. Якобы (хоть мы и не поверили) русских кормили так же, как немцев. Они, правда, не имели права жить в частных квартирах, а ночевали в лагере. Он счел нужным добавить:

— Нет, я ничего об этом не знаю.

— Слышали ли вы что-нибудь о лагерях уничтожения — Майданеке, Треблинке, Освенциме, Бухенвальде? Об истреблении 6 миллионов евреев?

— Нет, никогда не слыхал.

— Знаете ли вы, что такое «газваген»?

Мы донимали их расспросами о других фирмах и исследованиях. Как все радиоспециалисты и электронщики, они были хорошо информированы о родственных фирмах и разработках и рассказали нам, что радиолокационной техникой для нужд ПВО в основном занимались «Телефункен» и «Лоренц», дистанционным управлением — «Аскания» и «Сименс». За последние полгода многие руководители вместе с персоналом и лабораториями перебазировались в Тюрингию и Вестфалию. Им было известно, что секретное оружие — «ракеты возмездия» — делалось в Пенемюнде. Никто из них там не бывал — это было очень секретно. Но другие отделения « Телефункена» строили наземные локаторы и станции радиоуправления ракетами.

Мы, как могли, объяснили немецким специалистам устройство и назначение газовых камер и газвагенов. На их лицах нельзя было обнаружить ни удивления, ни каких-либо других эмоций. Слушали очень внимательно. Снова: «Это все СС и гестапо».

На вопрос, кто из специалистов в области электронных ламп считался самым выдающимся, Вилки ответил:

Отлично оборудованы ламповые цеха, здесь делали лампы типа магнетронов с мощностью в импульсе до 100 кВт!

— Почему был?

— Германия гордится профессором Манфредом фон Арденне. Это человек с большими идеями. Он был великим инженером и фантастом.

Имя Манфреда фон Арденне было нам хорошо известно по довоенной литературе об электронных лампах. Значительно позднее мы узнали, что в Далеме он сотрудничал с немецкими физиками, работавшими над атомной бомбой.

— Последние два года он работал над какой-то новой идеей. Новое секретное оружие. Об этом мы ничего не знаем. Это, кажется, в Министерстве почт или в Институте Кайзера Вильгельма».

Так мы впервые услышали об Институте Кайзера Вильгельма в Далеме. Потом, обмениваясь впечатлениями обо всем увиденном на «Телефункене» и позднее на фирме «Лоренц», мы размышляли, как все же, несмотря на строжайшую секретность, в каждой стране научные знания, их прогресс обладают свойствами общности — мысли по каким-то телепатическим каналам связи передаются между учеными. Все мы трудились не только разобщенно, но считали, и вполне справедливо, немцев своими смертельными врагами. Наши союзники из соображений секретности почти не знакомили нас со своими работами. Тем не менее с небольшими разрывами в сроках наука в области радиолокации, ядерной энергии и ракетной техники развивалась параллельно.

За Арденне охотились гораздо более осведомленные о его настоящей деятельности разведки США, Англии и наша. Когда американцы взяли в плен практически всю немецкую элиту, работавшую над проблемой создания атомной бомбы, фон Арденне среди них не было. Он оказался в Советском Союзе и много лет плодотворно работал в Сухумском институте Министерства среднего машиностроения, был обласкан и удостоен высоких правительственных наград.

— Господа офицеры, мы хотим знать, что нас ждет? В Сибирь не угонят?

«Перед проходной нас окружила большая толпа рабочих, в основном женщины. Надо сказать, что после очень жестких приказов Г.К. Жукова о дисциплине и запрете обижать население, особенно женщин (за насилие был обещан военный трибунал, и это не были пустые слова), немцы осмелели. Да еще пронесся слух, что эти три майора, пробыв почти весь день с руководством завода, даже поделились своими пайками, значит, с ними можно смело разговаривать.

— Нет, вы нас не так поняли. Когда вы дадите нам работу? И кто будет теперь нам платить? Разве вам не нужны аппараты, которые мы умеем делать?»

— Вас никто не собирается ни арестовывать, ни брать в плен. А что касается активных национал-социалистов, то с ними будет разбираться ваш бургомистр.

Мы, конечно, пообещали, что все будет рассмотрено, у них хороший завод, поэтому без работы они не останутся.

Да, это были, пожалуй, трудные вопросы для ответа спустя всего пять дней после взятия Берлина.

ИЗ ДНЕВНИКА. 10/V—45 г. «Мы с трудом прорвались на фирму «Лоренц» в Темпльгофе. Большая толпа женщин и детей. Молча смотрят через высокую решетчатую ограду, отделяющую фасад здания, стоящего в глубине двора, от улицы. Вход охраняется нашими автоматчиками, а во дворе несколько «виллисов» и между ними снуют офицеры, грузят картонные упаковки. Когда удалось пройти, после долгих переговоров мы выяснили, что в подвалах фирмы «Лоренц» спрятаны отнюдь не секретные радиолокационные приборы, а более сотни бочек с заспиртованными фруктами — нечто вроде исходного продукта для всевозможных ликеров. Первая волна штурмующих красноармейцев, обнаруживших этот подвал, раньше, чем разобралась в его содержимом, на всякий случай прошила автоматными очередями его темноту. Из продырявленных бочек начал вытекать изумительный нектар. Когда следующие эшелоны наступающих поняли, что находится в подвале, уровень жидкости доходил уже до щиколоток. Тем не менее пошло лихорадочное наполнение всех видов войсковых солдатских емкостей драгоценной влагой. Комендантские власти обнаружили беспорядок только тогда, когда красноармейцам стали «помогать» осмелевшие женщины и подростки, которые показали, что кроме вина у «Лоренца» есть еще склад шоколадных изделий знаменитой фирмы «Саротти». И, вообще, это «Саротти» уступил свой подвал «Лоренцу», а не наоборот. Именно это, а отнюдь не продукция «Лоренца», соблазняло местных жителей. При их полуголодном существовании возможность добыть первосортный шоколад преодолевала всякий страх перед врагами, пьющими прямо в подвале смесь вин, зачерпнутых из разбитых бочек. Пока не прибыл комендантский патруль, был настоящий праздник. Теперь навели порядок и раздавали шоколад и вино только с разрешения комендатуры и бургомистра. Но стоящая на улице толпа рассчитывала на добросердечность офицеров, выносивших коробки и пачки шоколада, сухого молока, мешки сахарной пудры. Надо сказать, что они убеждались в русской щедрости. Мы для начала тоже спустились в подвал, освещаемый ручными фонариками. Убедились в герметичности своих кирзовых сапог и по совету дежурного офицера комендатуры попробовали напиток из бочки, где были заспиртованы не то апельсины,

Однако завод «Телефункен» в Целендорфе оказался вскоре в американской зоне Западного Берлина и каким образом были обеспечены работой атаковавшие нас 9 мая 1945 года женщины, мы уже не узнали.

Сам завод уже до нашего посещения был освоен «профсоюзными» офицерами московских радиозаводов, которые отдали должное подвалу, но нашему осмотру не мешали. Мы около двух часов проговорили с немецкими специалистами. Нам показали передатчики для радиолокаторов трех — и девятисантиметрового диапазонов. Интересно, что лаборатория, специализировавшаяся на разработке телевизионных приемников, была быстро перепрофилирована на приборы с большими электронно-лучевыми трубками радиолокационного наблюдения.

не то персики. Конечно, тут же мы признались, что такого напитка никогда не пили. «Напиток богов», но с собой брать было не в чем. Ограничились пакетами сахарной пудры, какао и сухого молока для обогащения наших завтраков в голодном Адлерсгофе.

После длительного общения с немецкими радиоспециалистами мы, покидая радиолокационный «пьяный» радиозавод «Лоренца», зашли доложить полковнику, который дал нам разрешение на осмотр и общение с немцами. Формальное представление перешло в длительный разговор и обмен впечатлениями. Полковник оказался таким же «профсоюзным», как и мы.

Завод выпускал наземные радиостанции с большими вращающимися антеннами для привода самолетов на свой аэродром. Мы выяснили, что практически эти радиолокаторы использовались и для управления воздушным боем в зоне прямой видимости. Удивило количество станций кругового обзора с большим экраном, позволяющим видеть неприятельские самолеты и отличать их от своих. Немцы заявили, что таких установок они выпустили уже около сотни. Трудно было поверить, учитывая исключительную сложность и трудоемкость системы. Локатор «Фрея» начал разрабатываться еще в 1938 году. Он позволял обнаруживать самолет на расстоянии до 120 км. Для управления зенитным огнем разработан радиолокатор «Вюрцбург» со сферической антенной. Ночные истребители наводились на цель мощной радиолокационной станцией «Вюрцбургский великан». В начале войны вся радиолокационная техника немцев ориентировалась на дециметровый диапазон. Немецкие инженеры посетовали: «Наше соревнование с англичанами было войной не только на поле боя и в воздухе, но и в лабораториях. Они еще в 1942 году добились больших успехов, благодаря смелому переходу на сантиметровый диапазон. Мы в это время не имели такой ламповой техники».

Тогда в Берлине он с горечью говорил, что наша радиотехническая и электронная промышленность, несмотря на серьезные научные достижения, по сравнению с тем, что мы видим здесь, безусловно, является слаборазвитой.

Это был уполномоченный Совета по радиолокации при ГКО Александр Иванович Шокин. Тогда я не мог предвидеть, что встретился с будущим заместителем министра радиоэлектронной промышленности, а затем министром электронной промышленности. В такой его ипостаси мне не раз еще пришлось с ним встречаться почти до его кончины в 1986 году.

А ведь война лабораторий это не только война чистых интеллектов. На вооружении у каждого «интеллекта» должны быть самые совершенные инструменты для научного исследования — это дает хорошо развитая приборостроительная промышленность.

Как и при всех предыдущих посещениях немецких заводов и лабораторий, нас поражало, по сравнению с нашей отечественной бедностью, обилие измерительной техники — универсальной и специализированной. Ламповые вольтметры, осциллографы, звуковые генераторы, наборы всевозможных фильтров, стандартных усилителей, волномеров, частотомеров и прочая, прочая — все это высокого качества, ибо отдельные образцы, считавшиеся у нас драгоценностью до войны, здесь попадались на глаза непрерывно. Такого изобилия ни один наш институт, ни один завод, ни одна лаборатория не могли себе даже представить.

Эти броские показатели доходили до самых тупых чиновников высоких ступеней партийно-государственной иерархии, а вот зачем нужно лидировать или хотя бы быть на уровне средней капиталистической страны по оснащению измерительной техникой и тем более дорогими вычислительными машинами — это долго не доходило. А когда спохватились, то оказалось, что мы одна из самых отсталых стран мира в этой области.

Увы, даже теперь, уже 50 лет спустя после войны, мы в должной мере не оцениваем силу лабораторного вооружения ученого-исследователя, да и просто инженера. Кстати, злободневная тема на протяжении последних десяти лет о нашем вопиющем отставании в области персональных компьютеров имеет не только экономические, но и идеологические корни: равнодушие к конкретным нуждам человека как личности, поскольку, по мнению высшего руководства страны, прежде всего, надо было быть впереди «планеты всей» по выплавке стали, чугуна, добыче угля, нефти, количеству выпускаемых тракторов и станков.

Измерительная техника была моей слабостью при сборе «трофеев». Ящики с приборами, упакованными красноармейцами батальона аэродромного обслуживания, я заранее подготовил и ждал «своего» самолета для отправки в «свой» институт.

Ну, это дела современные, а тогда мы продолжали в Берлине и его окрестностях собирать и отправлять в Москву достойную внимания литературу и, на чем я особенно настаивал, измерительную технику.

Самыми интересными были лаборатории и заводы «Аскания», «Телефункен», «Лоренц», «Сименс», АЕГ, Бляупункт, Леве-радио.

Уже к середине мая наша тройка, усиленная еще несколькими специалистами из НИСО и ЛИИ, в том числе Сергеем Лосяковым, составила более-менее ясную картину по приборной и радиопромышленности района Большого Берлина. Общий перечень составил более тридцати предприятий, каждое из которых имело технологию и продукцию, превосходящую по своим показателям нашу отечественную.

Сам термин «штекер» перешел к нам от немцев уже после войны. В истории многое переходит победителям от побежденных.

Для нас было внове, что у немцев существовала и процветала фирма «Лист», специализировавшаяся только на разработке и массовом выпуске многоконтактных штепсельных разъемов — штекеров. Их выпускалось сотни тысяч для всей авиационной и ракетной техники. Это была по идее очень простая, но по технологии принципиально новая для нас продукция, появившаяся в связи с резким усложнением электрических схем летательных аппаратов, необходимостью надежной электрической стыковки и расстыковки при ремонте и испытаниях отдельных отсеков, быстроте сборки и т.д.

Немцы затратили годы на разработку технологии надежных разъемов и ввели в авиации и ракетной технике стандартные «штекера Листа» от двух до тридцати контактов. Нам потребовалось три года, чтобы воспроизвести не уступающие по надежности разъемы. Однако в первые годы освоения ракетной техники они доставляли нам массу неприятностей.

Мы только после войны оценили, какую огромную техническую роль в авиационной и ракетной технике суждено играть такому, казалось бы, простому устройству, как штепсельный разъем — штекер!

Десятки мощных фирм во многих странах производят их многими миллионами.

Теперь наша промышленность выпускает разъемы и миниатюрные, и громоздкие, и герметичные, бортовые и наземные, соединяющие и дистанционно разрывающие свыше 100 электрических цепей. Но, несмотря на все достижения, проблема технологии разъема остается одной из сложнейших во всем мире. Недаром на всех международных авиакосмических выставках большим вниманием пользуются стенды, где рекламируются сотни модификаций различных видов быстрых и надежных кабельных соединителей — разъемов.

Германские фирмы работали над массой технических проблем по своей инициативе, не ожидая указаний «сверху», они не нуждались в решениях Госплана или наркоматов, без которых у нас ни один завод не мог выпускать никакую продукцию. В частности, в этом была сильная сторона их приборной и радиотехнической промышленности. До войны бурно развивались электроизмерительная, приборная и радиопромышленность для завоевания всего европейского рынка и их изделия успешно конкурировали с продукцией США. Фирмы «Гартман и Браун», «Телефункен», «Аншютц», «Сименс», «Лоренц», АЕГ, «Роде-Шварц», «Аскания», «Карл Цейс» задолго до второй мировой войны пользовались мировой известностью.

Мы интересовались не только отдельно взятыми заводами, но и организацией и структурой приборной и радиолокационной промышленности.

Наша электроприборная промышленность общего назначения, авиаприборная промышленность и, наконец, морское приборостроение держались всего на нескольких заводах Москвы и Ленинграда («Электроприбор», «Теплоприбор», «Светлана» в Ленинграде, «Авиаприбор», завод имени Лепсе, «Электрозавод» и «Манометр» в Москве).

Это создало прочную технологическую базу, которой у нас в этих отраслях в нужных масштабах так и не было к началу войны.


Показательно, что когда мы после войны начали воспроизводить технику ФАУ-2 и разрабатывать свои новые ракеты, то убедились, что такое давно изобретенное человечеством устройство, как электрическое многоконтактное реле, умеет делать в нашей стране только один ленинградский завод «Красная заря». В Германии только у фирмы «Телефункен» было три подобных завода и по меньшей мере два у «Сименса». Это одна из причин, по которой, несмотря на непрерывные бомбардировки, которым союзная авиация подвергала немецкие города, выпуск вооружения не падал, а непрерывно возрастал вплоть до середины 1944 года.





Далее:
Космический корабль Л1 для облёта Луны (ОКБ-1).
ОСНОВНЫЕ СВЕДЕНИЯ О ПИЛОТИРУЕМЫХ ПОЛЕТАХ СОВЕТСКИХ КОСМОНАВТОВ.
ЗЕМЛЯ - МАРС С ПЕРЕСАДКОЙ.
Предисловие.
Реактивные двигатели.
Ю.Кондратюк «Завоевание межпланетных пространств».
Глава 6.
Предисловие.
ЭКИПАЖ ФОРМИРУЮТ ПСИХОЛОГИ.


Главная страница >  Цитатник