Были сборы недолги... — Салют, «Салют»! — Снова в скафандрах. — Сквозь огненную плазму. — Есть мяг.

Главная страница > Хронология

Кубасов В.Н. «Прикосновение космоса»

Были сборы недолги... — Салют, «Салют»! — Снова в скафандрах. — Сквозь огненную плазму. — Есть мягкая посадка. — Мы на Земле!

ЗЕМЛЕ НАВСТРЕЧУ

Прежде всего нужно расконсервировать систему терморегулирования: подключить датчики, привести в действие автоматику, насосы. Газоанализатор — прибор, показывающий состав атмосферы внутри корабля,— мы включили еще вчера. Сегодня очередь системы кондиционирования, ее задача — по мере необходимости вырабатывать кислород и поглощать излишний углекислый газ. Кроме того, нужно включить программно-временные устройства, управляющие работой различных систем. В общем, после того как расконсервация закончена, корабль практически готов к автономному полету. Остается только закрыть переходные люки и отделиться от станции.

На «Союзе-35» включены уже бортовые часы. Они отсчитывают последние минуты перед расстыковкой. Вообще-то часы эти непростые, показывают не только московское время, но и полетное. Они же и секундомер, и будильник. Всего у часов четыре циферблата и множество стрелок, которые прекратили свой бег 10 апреля, когда Валерий и Леонид перешли из своего корабля в «Салют-6», остановив часы, законсервировав «Союз-35». Теперь мы, новые хозяева корабля, оживляем машину, приводим все системы в рабочее состояние.

Семь суток в космосе пролетели удивительно быстро, как один, наполненный яркими впечатлениями день. Я волнуюсь уже от одной только мысли, что сегодня надо будет расставаться с нашим звездным домом, с его гостеприимными хозяевами, оказавшими нам большую и неоценимую помощь в успешном выполнении программы полета, которая для нашего экипажа крайне насыщена.

Плывем назад в станцию. Надо попрощаться с нашими друзьями и заодно провести последнюю киносъемку.

— Знаем, знаем! — перебиваем его.

— «Орионы», вы все проверили в «Союзе-35»? — обращается к нам Алексей Елисеев. — Обратите внимание, чтобы высотомеры были в своих кораблях. А то был случай...

— «Орионы»! Пока у вас все идет платно,— говорит Елисеев,— место посадки выбрали хорошее, ровное. Все службы вас ждут. Кстати, жены ваши на связь с вами не выйдут, но они постоянно в курсе дел и просят передать вам привет.

— Раз знаете, проверьте еще раз укладку!

— «Орионы», готовы к закрытию переходных люков? — спрашивает Земля.

Посидели «на дорожку» по русскому обычаю около нашего космического стола рядом с центральным пультом станции. Поднялись, и все вчетвером поплыли к люку, соединяющему рабочий и переходной отсеки.

— Ты бы спросил, не взяли ли они чего-нибудь лишнего,— смеясь, рекомендует Рюмин оператору связи.

— Готовы к закрытию переходных люков,— рапортую. — Находимся в переходном отсеке.

— Не забудем! Наденем, когда будем надевать скафандры…

— Внимание! Время включать «Каскад». «Орионы»! Будьте внимательны: не забудьте надеть медицинские пояса.

— Что ж, ребята! — вздыхаю я. — Заканчивается время нашего пребывания на вашей орбитальной станции. Поработали хорошо! Около семи суток мы были у вас. Здесь действительно хороший дом и настоящая лаборатория. Жалко отсюда улетать, но программа кончается. Желаем вам успешного завершения вашей программы и благополучного возвращения на Землю!

— Команду на закрытие переходных люков выдают «Орионы»! — сообщает Земля.

— Спасибо, ребята! — благодарит Берталан. — Ну, давай!

— И мы вам тоже! — отвечают «Днепры».

— Спасибо за все! — прощается Берталан. Он по очереди обнимается с Леней Поповым, с Валерой Рюминым.

— Привет от вас мы привезем на Землю! — обещаю я «Днепрам».

— Давай, старина! — говорю я Рюмину.

Потом наступает очередь прощаться мне.

Обнимаемся с Леней Поповым, дружески прощаемся:

— Счастливо, ребята! — отвечает он.

— Давай-ка протрем люки,— говорит Рюмин Попову. — Да и ты, Валера, протри! Ну, все нормально? Тогда всем привет, счастливо!

— Совсем молодой и уже долгожитель... — говорю ему. Мы останавливаемся у края люка и машем руками, затем переходим в свой корабль.

До расстыковки еще около трех часов, но для Лени Попова и Валеры Рюмина закончился короткий праздник посещения. По этому поводу еще Романенко и Гречко — первые хозяева «Салюта-6» — метко сказали: «Экспедиция посещения — радостное событие, но, как и всякий праздник, немного утомительное...»

Идут ролики, закрывается люк... Закрылась крышка. Люк задраен.

— «Заря»! Мы провели контроль герметичности переходной полости между люком станции и люком транспортного корабля.

Быстро бегут минуты на табло Центра управления полетом, а еще быстрее здесь, у нас, на космических часах. Снова сеанс связи.

— Да, герметичны.

— Мы так поняли, что у вас герметичны переходные люки?

— Записал. Дайте сверку времени!

— Примите данные на расстыковку. Время расстыковки 14 часов 47 минут 00 секунд.

— «Орионы»! — вступает в разговор Алексей Елисеев. — На следующий сеанс вы прилетаете уже в скафандрах с медицинскими поясами и проверенной герметичностью люка-лаза, готовые к расстыковке. Правильно?

— Хорошо. На 14 часов сделаем сверку времени,— соглашается оператор.

Время у нас есть. Спокойно надеваем скафандры, благо, что здесь, в невесомости, это нетрудная операция: негнущийся на Земле скафандр здесь сам распрямляется. Странно, но, облачившись в защитную одежду, как-то особенно остро чувствуешь враждебность окружающего корабль пространства, глубокий вакуум за бортом, сверхнизкие температуры. А ведь в обычной полетной экипировке, в обжитых отсеках корабля этого не ощущаешь...

— Все правильно!..

— Земля! Мы провели контроль герметичности люка СА-БО. Все нормально, мы — в скафандрах.

К следующему сеансу связи мы сидим в спускаемом аппарате корабля «Союз», одетые в скафандры.

— Вы нам разрешение на расстыковку даете?

— Принято. Коррекцию часов сделаем после.

— Сняли блокировку на расстыковку,— рапортует Бер-талан.

— Минутку! Да, в заданное время проводите расстыковку со станцией. В 14 часов 47 минут 00 секунд,

— Телекамера включена,— сообщаю я,— есть картинка!

— У вас есть картинка на телеэкране? — спрашивает Земля.

— Приняли,— говорит Земля,— тридцать секунд до расстыковки осталось! Начинаю отсчет:

— Сняли блокировку на расстыковку со стороны «Салюта»,— сообщает Рюмин. — Горит транспарант «Расстыковка разрешена».

— Погас транспарант «Захват»,— сообщает Берталан.

— Десять... Четыре, три, две, одна, ноль!.. Команда на расстыковку выдана!

Комментирую:

Мы видим на нашем телеэкране, как станция дрогнула в кадре и величаво, словно отваливающий от стенки океанский лайнер, отошла, стала уменьшаться в размерах и наконец скрылась в черноте космоса.

Это была моя первая космическая расстыковка. Хотя нет, не первая! Первая расстыковка с орбитальной станцией, это верно. А до этого были еще две: обе по программе «Союз» — «Аполлон». Тогда мы дважды стыковались и расстыковывались, чтобы с гарантией проверить работу стыковочных устройств. А ведь сумели тогда найти общий язык, сумели протянуть друг другу руки не только в космосе, но и на Земле! Жаль, что есть там, за океаном, желающие перечеркнуть сделанное, повернуть все вспять. Но нет, теперь уж не получится! Был полет, была первая международная станция, было крепкое мужское рукопожатие людей, понимающих цену космическому братству...

— Светится транспарант, свидетельствующий о работе двигателей причаливания и ориентации. Все нормально. Ребята, Валера, Леня, мы отстыковались. Всего вам доброго, успешного выполнения программы! До встречи на Земле, ребята!

Передают данные на спуск:

За иллюминатором корабля — солнце. Внизу советская земля! Сейчас мы пролетаем над нашей Родиной. Мы верим и знаем, придет время — и космическое братство человечества станет продолжением земного. Содружество в изучении и освоении космического пространства — достойный пример для всех государств и народов. И к этому советско-венгерскому полету мы шли рука об руку, на равных: общие цели, общие задачи, общие стремления к их решению...

— Включение программы спуска в 16.14.3 Включение двигателя в 17.16.2 Продолжительность работы двигателя на спуске — 179 секунд. Время разделения — 17.37.5 Режим спуска — с качеством. Это значит — будет управление подъемной силой.

— Включение в 16 часов 00 минут.

В 16 часов 00 минут включаем режим ориентации с помощью датчика ИКВ. В поле зрения этого прибора сразу попадает Земля. Видим, как замигал транспарант, извещающий о работе маленьких реактивных двигателей. Слышим этакие характерные щелчки за бортом. Корабль медленно разворачивается так, чтобы в конце разворота одна из его осей была направлена строго по вертикали на Землю. Темп разворота примерно полградуса в секунду. Это небольшая скорость, но все равно очень хорошо заметно наше движение относительно Земли, неба. Длится оно около трех-четырех минут. Теперь и мы можем проконтролировать по визиру, насколько правильно произошла ориентация по инфракрасной вертикали.

До включения ИКВ остается около часа. Можем пообедать. Сюда, в спускаемый аппарат, мы прихватили с собой по нескольку туб с соком и мясо в консервных баночках. Разложили провиант по карманам скафандров, сунули в небольшой контейнер в ногах. Откровенно говоря, есть что-то не хочется. Берталан говорит, что съел бы фруктовые палочки и чернослив. Кстати, от чернослива и я не отказался бы. Пожалуй, можно еще выпить кофе. На такой обед у нас уходит минут десять, не больше. Потом смотрим в иллюминатор, в визир космонавта. Хочется поторопить события: хуже всего ждать и догонять. Нам остается ждать. На тренировках всегда проходим этот участок в ускоренном режиме, в масштабе времени один к четырем — в четыре раза быстрее, чем здесь. Бездействие сейчас утомительно. Правда, можно наблюдать Землю, но в скафандрах и это не слишком удобно.

Отклоняя ручку в правую сторону, набираю угловую скорость — около полуградуса в секунду — корабль начал разворачиваться. Едва заметно вращается Земля. Спустя 10-20 секунд видно, как изменился бег предметов на экране,— значит, разворот продолжается. Через несколько минут бросаю ручку в нейтральное положение: происходит гашение угловой скорости, разворот корабля прекращается. Сейчас нужно окончательно «убрать» остаточные скорости и небольшие отклонения по углу.

В конце разворота с помощью этих же двигателей система управления ликвидирует угловую скорость, точно ориентируя корабль на Землю. Теперь нужно уже вручную развернуть корабль вокруг вертикальной оси, чтобы по бегу Земли на оптическом экране точно выставить двигатель для торможения.

— Берци, проверь закрытие стекла шлема! — кричу ему по внутренней телефонной связи.

16 часов 10 минут. Осталось проверить скафандры на герметичность. Надеваем перчатки. Опускаем стекла шлемов. Открываю кран подачи воздуха в скафандры. Глядя на манометры, ждем, когда увеличится давление. Проходит 10 секунд, 20, 40... У меня избыточное давление — 0,2 атмосферы, у Берци — ноль. И не меняется. Что-то не то: скафандр не герметичен? Разрыв оболочки? Вряд ли, скорее что-то плохо закрыто.

— Тогда проверь закрытие замков перчаток!

— Проверил: все нормально!

Ну вот, теперь Берци убедился, что мелочей в нашем деле нет. Он закрывает замок, слышен щелчок. Ждем еще 20 секунд, 3 Берталан сообщает, что давление в его скафандре растет. Проходит полторы минуты, и оно достигает отметки 0,35 атмосферы. Все в порядке!

— Есть! Правая перчатка плохо закрыта.

— Ориентация по ИКВ выполнена, скафандры на герметичность проверены, к спуску готовы,— сообщаю я на Землю, стараясь говорить спокойно.

17.1 Начинается сеанс связи:

Потом сообщают время по программе спуска:

— Принято,— отвечает Земля. — Примите данные по метеообстановке в месте посадки: облачность — восемь баллов, нижняя кромка — выше шести тысяч метров, видимость — более двадцати километров, ветер западный, скорость ветра — семь метров в секунду, давление — 735 миллиметров ртутного столба. Местность полупустынная, преимущественно ровная с незначительными холмами, имеющими пологие, до пяти градусов, склоны. Средняя высота над уровнем моря — 350 метров, редкие заросли кустарника, населенных пунктов нет...

— Вы так точно подсчитали?! — спрашиваю я, зная цену этим точным цифрам.

— Отстрел крышки люка основного парашюта в 17.52.4 Ввод основного парашюта в 17.52.56.

Я-то спросил так потому, что это данные, вычисленные на компьютерах Центра. Реальные же параметры могут отличаться от сообщенных оператором — ведь парашют раскрывается по сигналам датчиков давления атмосферы, этот момент будет зависеть от давления окружающего воздуха. Так что лучше уж перед вводом парашюта не контролировать все так точно по часам. А то бывает так, что по часам пора бы уже и на стропах качаться, а рывка все нет и нет...

— Да, для вас точно, самый точный расчет! — не уловив моей иронии, рапортует оператор.

— «Орионы»! Условия в месте посадки хорошие, Вас будут наблюдать. Температура — 22 градуса.

На связь выходит руководитель полета:

— Да, перепада не будет. У нас просьба: на всем участке спуска ведите подробный репортаж обо всем, что происходит на борту. После ввода парашютов вступайте в связь с вертолетами. Ретрансляция будет. Ну а то время, которое вам дали... Вы же понимаете, что это для номинальной траектории.

— Такая же, как здесь у нас,— отвечаю я.

— Атмосфера может вводить свои поправки, так что вы особо строго не относитесь, все будет зависеть от реальной траектории.

— Я только беспокоился о тех, кто их считал.

— Все силы и средства поисковой службы находятся на месте,— старается успокоить он нас. Потом обращается к «Днепрам»:

— Понятно,— отвечаю.

Валерий Рюмин отвечает:

— Все, что будете слышать, сообщайте нам — основная связь будет через вас.

— Ну спасибо, «Орионы», вопросы есть?

— Поняли!

— У вас построение курсового угла в 1 08,— комментирует дальнейшую программу оператор связи.

— Сейчас входим в тень,— сообщаю я. — Вопросов нет.

— Ну молодцы! — довольна Земля.

— А мы его уже построили! — отвечаю я сверху. В самом деле, мы примерно пять минут назад построили курсовой угол так, чтобы корабль своим двигателем смотрел вперед по ходу полета, тогда он сможет погасить орбитальную скорость. Я тщательно выбрал остаточные скорости, точно сориентировал корабль. Посмотрим, что будет к выходу из тени.

Безмолвие нарушает сирена. Загорается слово «Программа» на нашем табло. Вот и пошла автоматическая программа спуска.

Входим в тень. Сначала как бы гаснут антенны, появляются тени и на самом корабле. С одной стороны корабль еще освещен, и это хорошо видно. На Земле уже тень. Вход в нее длится несколько секунд. Вот сейчас и корабль постепенно будет все слабее и слабее светиться и наконец совсем окунется в ночь. Уже поблескивают только антенна, головки самонаведения, затем наступила темнота. Полет в тени длится около 25 минут.

Выходим из тени. Ориентация как была, так и осталась. Корабль никуда не ушел по курсу. До начала работы основного тормозного двигателя можно в последний раз посмотреть с высоты на Землю, на те места, над которыми пролетаем...

Контролируем прохождение основных операций: включение гироскопов, различных приборов. Сейчас нужно следить за показаниями всех приборов в спускаемом аппарате, ничего нельзя упустить.

Начинается один из самых ответственных участков космического полета — участок спуска и возвращения на Землю. Это, на мой взгляд, и один из самых эмоционально насыщенных участков.

— Когда еще раз попадем сюда, Берци? Неизвестно... Может быть, уже и никогда. Сложен путь в космос!.. Через твой иллюминатор сейчас все очень хорошо видно, так что, Берци, гляди, пока есть свободная минутка, на нашу планету...

Скорость аппарата уже ниже космической. Теперь он неудержимо устремляется к поверхности планеты,— разумеется, не круто вниз, а по пологой баллистической траектории. До места посадки тысячи километров, и большую часть этого пути аппарат проходит словно бескрылый самолет, использующий для полета аэродинамические силы. И если в плотные слои атмосферы он входит со скоростью примерно 7600 метров в секунду, то в конце процесса торможения, до ввода парашюта, она падает до 200-250 метров в секунду. Потеря скорости изрядная, но для мягкой посадки недостаточная. Чтобы приземлиться со скоростью 3-4 метра в секунду, над спускаемым аппаратом раскрывается парашютный купол, а непосредственно перед Землей срабатывают двигатели мягкой посадки.

На этом этапе нашему кораблю предстоит потерять огромную кинетическую и потенциальную энергию, приобретенную им при выводе на орбиту, тормозясь с помощью атмосферы. Чтобы приблизиться к ней, кораблю надо сообщить импульс на торможение строго определенной величины- около 120-140 метров в секунду. Иначе спуск с высоты орбитального полета порядка 350 километров происходил бы «сам собой» месяцами. Перед плотными слоями атмосферы спускаемый аппарат с экипажем отделяется от бытового и приборно-агрегатного отсеков, те сгорают в воздушной мантии Земли.

При скорости около 90 метров в секунду из контейнера извлекается основной парашют площадью тысячу квадратных метров. Но ему несдобровать при этой скорости, если купол наполнится сразу. Сначала парашют появляется в зарифованном состоянии, и только через 4 секунды, когда скорость падает до 35 метров в секунду, формируется полноценный купол.

На высоте около 11 километров, где по команде барометрического прибора вводится в действие парашютная система, на белый свет появляются сначала вытяжные парашюты. Их задача извлечь из контейнера тормозной парашют площадью всего 14 квадратных метров. Размеры его таковы, что он еще может выдержать воздушный напор и затормозить аппарат до скорости, приемлемой для ввода основного парашюта.

Есть в системе и запасной парашют. Случись так, что на заданной высоте не отделилась крышка контейнера основного парашюта, автоматика отстрелит крышу контейнера для запасного купола.

В результате тормозной и основной парашюты снижают скорость аппарата до 6 метров в секунду, не подвергая космонавтов чрезмерным перегрузкам.

Нажимаем кнопки выдачи команд, загорается транспарант: «Гироскопы разарретированы». Корабль закачался: сейчас он уже выдерживает направление, которое ему задают в абсолютном пространстве гироскопы.

У самой земли вступают двигатели мягкой посадки. Но даже если они не сработают, скорость приземления не превысит 6 метров в секунду при самых неблагоприятных нисходящих потоках. Удар, конечно, был бы достаточно жестким, но ведь мы сидим в ложементах, а под ними установлены амортизаторы. Ложементы точно, без малейшего зазора огибают наши фигуры.

Кладу палец на кнопку запуска двигателя; если он не включится от автоматической программы, надо не позднее чем через пять секунд выдать команду на его включение с помощью вот этой красной клавиши у нас на пульте. Осталось пять секунд, четыре... три... две... одна... Есть! Слышу хлопок, есть толчок! Двигатель запустился... Одновременно пускаю секундомер бортовых часов: так, для контроля. Передаю на Землю и записываю на магнитофон:

— Так, Берци, внимание! Скоро запуск двигателя, надо приготовиться. Спуск — это, считай, самый волнующий участок; скоро сам убедишься!

И так до 179-й секунды. Вот 177 секунд, 178, 179,5 секунды — выключение двигателя от интегратора. Это очень важно, чтобы именно автомат-интегратор вырубил наш маршевый двигатель: так надо для правильной работы всех систем на участке возвращения на Землю, для управляемого спуска. Поэтому за прохождением этой команды мы внимательно следим.

— Двигатель работает тридцать секунд. Работа двигателя устойчивая, включение двигателя — в заданное время от программы. Двигатель работает шестьдесят секунд, работа двигателя устойчивая...

Ждем теперь момента разделения. Должно пройти более 10 минут, прежде чем корабль разделится на отсеки. Это время у экипажа ничем не занято: мы просто находимся в креслах, закрепленные привязной системой, посматриваем за приборами...

Несколько раз по всем каналам докладываем о работе двигателя, о его включении и продолжительности работы, о выключении... Но нас никто не слышит, вернее, нам никто не отвечает. На Земле хотят знать, что у нас происходит. И несмотря на то что мы далеко от территории нашей страны, специально находящийся в океане плавучий измерительный пункт (морской корабль) должен обеспечить связь Центра управления с нами в этот ответственный момент. Вот сейчас какой-то голос с этого судна сообщает, что наш доклад принят.

— Вот сейчас, Берци, контролируй, как пойдут развороты по крену, по тангажу...

Вдруг «ба-бах!». Со всех сторон как будто застреляли пушки — это сработала пиротехника: произошло отделение спускаемого аппарата от других отсеков корабля. Спускаемый аппарат медленно покачнулся, и прямо перед нами появилась огромнейшая амбразура. Отстрелялся визир космонавта, и на месте прибора осталось лишь чистое стекло, там, где наши ноги, теперь появился дополнительный иллюминатор.

— Разделение произошло по программе,— докладываю на Землю.

Входим в атмосферу.

— Вот, Берци, сейчас смотри, появится пламя!

Корабль чуть-чуть задрожал. Теперь начнут постепенно расти перегрузки. Всего этот участок длится около 9 минут. Вижу через правый иллюминатор — пока еще не закоптел — под нами Африка.

— Командир,— говорит Берци,— мы сейчас с тобой в аду!

Сначала маленькие стремительные искры, потом короткие, а затем длинные языки пламени лижут весь иллюминатор.

Все сильнее прижимает к креслам. Продолжаем вести репортаж,— но нас сейчас не слышат: мы проходим ионизированный слой. Вокруг корабля плазма — она экранирует сигналы наших передатчиков. Скоро вновь восстановится связь.

— В каком еще аду? А, ну конечно, это же раньше говорили, что только в аду возможен такой огонь. А мы с тобой в этой вот скорлупе летим сквозь него. Температура снаружи около двух тысяч градусов. А внутри отсека, смотри: какая была температура, такая и осталась. Потом поднимется все-таки немножко — на несколько градусов. А перегрузки растут! Действительно, правильно ты, Берци, заметил, мы с тобой как бы в аду. Только нас в этой «сковородке» от огромнейшей температуры защищает специальный теплоизолирующий слой...

— Перегрузки уменьшаются. Максимум позади!

Сильнее и сильнее нас вжимает в кресла. Руки лучше сейчас не поднимать, пусть бортовой журнал полежит между коленями. Вот как будто становится легче дышать. Наверное, прошли максимум перегрузки, начинается спад. Докладываю на Землю:

— Принимаем вас.

Сейчас нас должны уже слышать. Да, в самом деле отвечают:

— Перегрузка около двух единиц, возможно, около двух с половиной,— сообщаю я на Землю.

— Самочувствие хорошее,— докладывает Берталан,— перегрузка падает!

— Совсем черный! Начинается шум, тряска.

— Посмотри-ка в иллюминатор,— показывает Берталан.

— Усиливается тряска,— говорит Берци,— перегрузка небольшая.

— Берци, мы сейчас будто катимся с тобой по булыжной мостовой!

— Вот сейчас внимание, Берци! Будет хлопок, отстрел парашютного люка, а после этого — ввод парашюта.

Такая тряска бывает всегда перед вводом основного парашюта. Длится она около минуты.

— Так и должно быть, Берци. Это мы с тобой висим на парашюте. Потом еще перецепка будет: перейдем на симметричную подвеску. Все нормально. Самое главное, что парашют введен!

Есть! Сильный хлопок, почти одновременно рывок. Наш корабль на чем-то повисает боком, его раскачивает из стороны в сторону.

Да, давление у нас тут, внутри, уменьшилось, потому что вскрылись дыхательные отверстия: кабина сообщается с наружной атмосферой, давление в ней чуть-чуть упало.

— Высота — пять с половиной километров,— сообщает радостно Берталан,— давление в кабине — пятьсот пятьдесят миллиметров ртутного столба, температура — двадцать четыре градуса.

— Берталан, подтяни ремни! Прими необходимую позу,— напоминаю я.

— «Орион»! Я — вертолет! Вижу вас, высота три тысячи метров. Иду за вами, затянитесь привязными ремнями.

И тут удар! Кувырок через голову... Нажимаю кнопку отстрела стренги парашюта, она находится у меня на ручке управления. Корабль куда-то летит... Еще удар! И мы лежим на правом боку, иллюминатором в сторону земли. Я вишу на ремнях над Берталаном. Он — подо мной. Отстреливаю крышку радиоантенны, докладываю:

Ждем несколько секунд. Берталан все еще крутит головой, старается заглянуть в иллюминатор, который образовался на месте визира космонавта перед входом корабля в атмосферу.

Земная тяжесть тянет вниз. Если я расстегну ремни, то упаду прямо на Берталана. А не отстегнувшись, не откроешь люк. Поэтому говорю:

— «Заря», я — «Орион»! Наш спускаемый аппарат произвел посадку. Самочувствие нормальное.

— Что? — переспрашивает он, по-видимому еще не придя в себя от радости. Я повторяю:

— Берталан! Отстегивай свою привязную систему и открывай люк!

— Понял,— отвечает Берталан.

— Надо, чтобы ты открыл выходной люк. Я не должен пока отстегиваться, иначе могу просто упасть на тебя.

— Берталан, не надо отстегиваться! Не надо пока...

Начинает медленно отстегиваться от привязной системы. И тут вижу: завращался штурвал люка. По-видимому, подошла группа поиска и начинает открывать люк. Они стучат по обшивке, и я их слышу. Говорю:

4.2. МЕТОДЫ ТЕПЛОВОЙ ЗАЩИТЫ ЖРД ДЛЯ РАКЕТ-НОСИТЕЛЕЙ.

Стромский И.В. «Космические порты мира».

Драма в космосе.

Испытание одиночеством.

Люди разных миров.

Главная страница > Хронология