Главная страница >  Хронология 

Земные трассы и дела земные

В первые часы пребывания в гостинице «Космонавт» на космодроме кроме всеобщего возбуждения и радости от встречи с друзьями, специалистами, которые нас готовили и провожали в полет, чувствовалась и напряженная озабоченность. Иванченкова и меня разместили в отдельных комнатах напротив друг друга, там за нами вели наблюдения врачи. С закрытыми глазами я лежал в кровати, вспоминал отдельные детали полета и посадки.

Земные трассы и дела земные

Через некоторое время ко мне зашел Александр Иванченков. Он шел вдоль стенки, опираясь о нее рукой, ноги некоординированно выбрасывались вперед, но глаза радостно светились. Саша присел на край кровати, опрокинулся на подложенную врачом подушку.

После приземления и выхода из спускаемого аппарата я встал на ноги и приветствовал прибывших на место посадки специалистов. Неожиданно в глазах все посерело, лица исчезли, и я еле успел сесть в подготовленное заранее кресло. Сердечно-сосудистая система ослабела, она не могла держать столб крови, чтобы в полную меру питать мозг. Но с каждым часом состояние улучшалось. Часа через три с помощью врачей мы могли передвигаться, но каждый шаг давался с трудом. Казалось, что свинцовой тяжестью налились ноги и руки. Даже ручные часы вызывали ощущение чувства тяжести. Уже в гостинице начались вестибулярные расстройства. Кружилась голова, неприятные ощущения заполняли все уголки организма. Врач экипажа, наш добрый Иван Матвеевич Резников, периодически подносил нашатырь, протирал им виски. Я попросил, чтобы он принес зеркало. Глянул на себя — лицо бледное, серое.

Действительно, мы за послепосадочной суетой даже и не поздравили друг друга. Приятно было ощущать, что 140 суток, проведенных вместе, не породили в наших взаимоотношениях ничего другого, кроме заботы друг о друге, уважения и внимания.

— Командир, я пришел поздравить тебя с успешным окончанием рекордного 140-суточного полета, — улыбаясь, пожал он мне руку.

От такого неожиданного поворота разговора я даже присел рядом с ним.

— Не раскисай, Володя, пройдет все, — поддержал меня бортинженер. И неожиданно сделал кажущееся на первый взгляд абсурдным предложение: — Давай сходим на несколько минут в сауну, поплаваем в бассейне.

Сауна была легкой. Температура около 80° , но ощущение приятного тепла, наполнявшего все тело, разгоняло тяжесть от вестибулярных расстройств. Но самым приятным было купание в бассейне. Наши врачи заполнили его теплой водой. В бассейне мы как будто снова вернулись в невесомость. Сразу легче стало суставам, появилась легкость в руках и ногах. Плескались долго. Врачи смотрели на нас, улыбались, но не торопили, хотя стрелки часов давно перевалили за полночь.

— Пошли, — согласился я, — если врач разрешит.

В то первое послеполетное утро настроение наше, естественно, было хорошее, мы много рассказывали, много расспрашивали. Радовал и поток телеграмм, поздравлений, писем. Как приятно было осознать, что успешному исходу полета радуется вся страна. Телеграммы шли со всех уголков нашей Родины. Поздравляли участники Великой Отечественной войны, пионеры, школьники, рабочие, колхозники, ученые. Нам было присвоено звание Героев Советского Союза, а Саше и «Летчик-космонавт СССР».

Сон после процедур с сауной и бассейном у нас был, как у младенцев. Проснулся сам, никто не будил. Открыл глаза — потолок. Машинально схватился за край кровати, боясь упасть — как в колодец. Не сразу дошло до сознания, что я уже на Земле. За дверью шепот врачей. Таков уж наш удел, что сразу после посадки мы попадаем к ним в руки на исследования. Задача у них непростая: разобраться, как повлияло на нас длительное пребывание в невесомости, что надо сделать, чтобы тем, кто полетит после нас, было легче и при более продолжительных полетах.

Часто звонили домой. Девушки-телеграфистки давали нам зеленую зону, а с каждого коммутатора слышались поздравления. Первый раз я позвонил сразу, как только вошел в комнату после прибытия с места посадки. Трубку подняла Нина. Я сказал, что у нас все нормально, а она… Молчала. Из квартиры слышался веселый говор, шутки, смех. Такая у нас в Звездном традиция. Разделить радость приходят друзья, знакомые, специалисты. В Звездном безразличных к делам космическим нет. Дети наперебой сообщали свои новости. Вова пошел уже в первый класс. Он хотел рассказать как можно больше о своих успехах, обо всем, чему научился за это время.

Космонавтов Леонида Попова и Валерия Рюмина интересует опыт длительного космического полета

После медицинских исследований по программе первого дня (а день посадки считается нулевым) мы пошли на прогулку. Нас покачивало из стороны в сторону, но мы шли и радовались каждому шагу, считая их про себя, хотя у каждого в кармане был шагомер. Каждая сотня шагов воспринималась как победа над собой, над последствиями воздействия невесомости. Помню, за первую прогулку мы сделали 800 шагов.

С женой и дочерью

— Мало, — говорили мы сами себе. А я, улыбаясь, шепнул Иванченкову:

— Много, — сказали врачи.

Саша тоже улыбнулся, призадумался и ответил:

— Саша, а не считаешь ли ты, что мы с тобой сделали 800 шагов навстречу новому полету?

Работать над отчетом начали на космодроме. В этом кропотливом деле большую помощь нам оказывали специалисты, разработчики бортовых систем, те, кто готовил научные эксперименты. Казалось, конца не будет вопросам. 61-ю годовщину Великого Октября мы встречали на космодроме. И никто из специалистов не улетел домой на праздник, работали с нами, работали везде, даже на прогулках были рядом — с микрофонами и включенными магнитофонами. Все понимали, со временем информация начнет забываться, «стареть». И мы старались помочь каждому специалисту, памятуя, что дело это наше общее. Поэтому две недели пребывания на космодроме пролетели как один день.

— Да, это именно так. Надо об этом подумать, хотя нам с тобой предстоит огромнейшая работа по подготовке отчета о полете.

Музыка подмосковного аэродрома ворвалась в салон самолета, на котором мы прибыли. Мы вышли на трап и окинули взглядом море встречающих. Под мерные звуки марша направились к председателю Государственной комиссии.

У космонавтов есть традиция — посадить деревце после космического полета

Счастливый миг жизни… «Программа выполнена полностью». В этот раз я мог это сказать.

— Товарищ председатель Государственной комиссии! Экипаж программу 140-суточного полета выполнил полностью. Самочувствие хорошее. Командир экипажа полковник Коваленок.

— Знаете, я снова хочу полететь в составе основной экспедиции.

Длинная вереница машин направилась в Звездный на митинг. С этого начались для нас земные трассы. По опыту своих товарищей — предшественников — знал, что трассы земные легкими не будут. Знал и думал, что надо сделать, чтобы дальнейшая работа на Земле не была оторвана от анализа полученных результатов и от перспектив предстоящих полетов. Входя в Дом космонавтов в Звездном городке, сказал Владимиру Александровичу Шаталову:

— Не торопись. Сейчас для тебя основное — реадаптация. Восстановись основательно, а летать еще будешь. Простых полетов не бывает, ты в этом убедился.

Владимир Александрович улыбнулся, но ответил довольно серьезно:

После возвращения в Звездный продолжали работать над отчетом о полете. Ежедневно встречались со специалистами, учеными. Сразу было видно, что результатами нашей работы заинтересовались океанологи, геологи, врачи, специалисты оптики атмосферы, геофизики. Самое пристальное внимание было уделено нашим предложениям и замечаниям по конструкции станции, бортового оборудования и совершенствованию научной аппаратуры. До позднего времени засиживались с Ляховым и Рюминым. Предстоял их полет на «Салюте-6», намеченный на февраль 1979 года. Они старались извлечь из нашего опыта максимум полезного для себя. Им предстояло отработать в космосе почти полгода.

Прав был в тот момент руководитель советских космонавтов. Восстанавливаться пришлось основательно. Длительное пребывание в невесомости давало о себе знать долго. Министерство здравоохранения предложило на выбор лучшие здравницы курортных регионов. Мы остановились на Кисловодске. Здесь, как ни в каком другом месте, в ноябре — декабре отличная солнечная погода, чистый воздух, отличные маршруты — терренкуры. Там мы и провели весь период реадаптации.

Для внедрения в программу подготовки полученных нашим экипажем результатов и выводов приходилось много разъезжать по городам страны. Журналист и писатель Владимир Губарев в одной из своих книг напишет, что после полета Коваленок исчез. Никакого исчезновения не было. Популярность космонавтов в нашей стране и за рубежом велика. Многие коллективы, молодежные организации, школьники, учреждения и заведения постоянно приглашают космонавтов на встречи. Многим хочется из первых уст услышать рассказ о жизни и работе на орбите. К сожалению, пресса, радио и телевидение односторонне освещают нашу космическую жизнь. Сколько сам ни читал, ни смотрел, ни слушал о труде своих товарищей — всегда складывалось впечатление легкого, красивого пути. На экранах телевизоров мы всегда улыбающиеся, веселые, везде и всюду у нас все хорошо. Каждый полет проходит по оценкам прессы без сучка и задоринки. Исключение, пожалуй, составил журналист Ребров. О нашей работе правдиво написал в «Красной Звезде».

В Звездном городке после возвращения из 140-суточного космического полета

Перечисление этих случаев не преследует цели возвысить космонавтов или указать на какие-то недостатки. Нет, хочется, чтобы о нашей работе знали больше, реально представляли ее трудность, сопряженную с риском, с непредвиденным. Именно поэтому и приглашают нас на встречи.

Все есть в космосе: пот, слезы, бессонные ночи. Успех достигается преодолением многих и многих трудностей. Никто и нигде ни разу не сказал, каким усилием воли превознемогал во время полета боль в простуженном ухе Александр Иванченков. Бессонную неделю провел он в космосе, но ни один элемент программы не был передвинут. Кто знает, как в длительной экспедиции терпел зубную боль Юрий Романенко? Никто. Алексей Елисеев уже обдумывал тогда варианты досрочной посадки. Но Романенко выдержал. Анатолий Березовой пережил на борту станции страшные муки почечной колики. Что это такое — знают не многие. Космический корабль Бориса Волынова, возвращаясь на Землю, пошел на спуск люком-лазом вперед из-за неполного отделения приборно-агрегатного отсека. Волынов шел по границе между жизнью и смертью. Хорошо, что сгорел удерживающий узел и спускаемый аппарат повернулся днищем. Теперь мы знаем и о пережитом Василием Лазаревым и Олегом Макаровым, когда они неудачно стартовали и еле не угодили в пропасть в горах Алтая. Тяжелое заболевание Васютина досрочно прервало длительную экспедицию в 1986 году.

В январе я выехал в Минск, чтобы побывать в Институте физики АН БССР. На станции «Салют-6» установлен малогабаритный скоростной спектрометр для снятия спектральных характеристик подстилающей поверхности, который разработан институтом. Несмотря на многие достоинства, спектрометр не удовлетворял меня. Он был закреплен на иллюминаторе, а с рук им работать было нельзя. В комплексе геофизических экспериментов он существенно дополнял информативность многозональной и спектрозональной съемок, но поисковую, экспериментальную, то есть творческую работу выполнять он не позволял. Рождалась идея создания такого прибора, который был бы легок, удобен в эксплуатации, имел встроенную микро-ЭВМ, покадровую фотопривязку снимаемого объекта и т. д. Самое главное, чего хотелось от прибора, чтобы он здесь же, на борту, позволял проводить анализ (хотя бы первичный) полученных результатов. В Институте физики АН БССР я говорил об этом с заведующим лабораторией оптики атмосферы и рассеивающих фаз Леонидом Ивановичем Киселевским, ныне ректором Белорусского государственного университета, и старшим научным сотрудником этой же лаборатории Владимиром Ефимовичем Плютой.

Это одна сторона дела. Есть и другая. Часто к руководству Центра подготовки обращаются с просьбами — мол, у нас сегодня мероприятие: чествование, собрание, юбилей и т. д. Так пришлите, пожалуйста, любого космонавта. Никто из нас не откажется от встречи с людьми, но бесцельные просиживания в президиумах для придания общественной значимости «мероприятию» не нужны. Они отвлекают от профессиональной подготовки, от общения с коллективами конструкторских бюро, от работы над повышением своего научного уровня. Я наотрез отказался от этого вида «деятельности». Вот и получилось, что я «исчез» из виду.

Результаты наблюдений верхней атмосферы заинтересовали сотрудников Государственного оптического института имени Вавилова — Александра Лазарева и Сергея Авакяна. Они сутками сидели над нашими записями, зарисовками, измерениями. Мы получили подтверждение многим положениям по физике атмосферы, доставили и новые результаты. Визуально-инструментальные наблюдения, сделанные в космосе, становились ценным подспорьем в научных исследованиях. Это были общее достижение и наша творческая победа — становилась более значимой творческая работа экипажа на борту.

Не устраивал нас и прибор «Спектр-15» болгарского производства. Экипажам нужно было зримо видеть результаты своей работы. Для этого требовалось весь видимый диапазон спектра электромагнитных волн разбить на несколько наиболее характерных, которые можно выбирать по желанию. Например, мне надо оценить на степень созревания огромные поля пшеницы. В память вычислительной машины прибора заранее закладываются спектральные характеристики зрелой пшеницы, полученные на контрольном тестовом поле исследовательского полигона. В полете экипаж включает прибор и снимает спектральные характеристики нужного для изучения поля. На экране видеоконтрольного устройства появляется изображение спектра. Экипаж далее сравнивает полученный результат с эталонным, хранящимся в памяти ЭВМ, и делает соответствующие выводы. Сделать такой прибор, а вернее микропроцессорную спектрометрическую систему, оказалось непросто. Но упорный и целенаправленный поиск не был напрасным — «Скиф», или спектрометр космический Института физики АН БССР, был создан и впервые заработал на орбитальной станции «Салют-7». Первое его включение сделал Виктор Савиных. С ним работал и Георгий Гречко. Во время международного комплексного эксперимента по дистанционным методам зондирования земли «Курс-85» этот прибор использовался специалистами Болгарии, Венгрии, ГДР, Монголии.

Работа в составе редколлегии журнала с известными учеными в области космических исследований еще и еще раз убеждала в необходимости приложения больших усилий для решения вопросов дистанционного зондирования и организации подготовки экипажей к проведению научных экспериментов. По моей просьбе в Центре подготовки космонавтов была создана нештатная группа из ведущих специалистов для подготовки экипажей по данной тематике. Руководство Центра назначило меня начальником группы. Работы прибавилось. Непосредственным моим начальником был Анатолий Васильевич Филипченко. Он сам хорошо разбирался в вопросах дистанционного зондирования, в научной аппаратуре, поэтому работать было легко. Решительный и отзывчивый, он многие организационные вопросы решал быстро, без проволочек. Единственное, в чем он не мог мне помочь, так это избавиться от недостатка времени.

Между тем шли недели, месяцы, а работа по обработке результатов полета продолжалась. У меня состоялась встреча с бывшим вице-президентом Академии наук СССР академиком Александром Васильевичем Сидоренко. Он основал журнал АН СССР «Исследование Земли из космоса». На одном из заседаний президиума АН СССР меня избрали в состав редакционной коллегии. Из космонавтов в состав редколлегии вошел также и Виталий Иванович Севастьянов. Встреча с Александром Васильевичем Сидоренко была волнующей и очень теплой. Мне не так часто, мягко говоря, доводилось беседовать с академиками. Александр Васильевич вел разговор о создании постоянно действующей космической системы исследования природных ресурсов Земли. Эти планы были масштабны, всеобъемлющи. Они выходили за рамки национальной программы, тесно увязывались с программой космических исследований в рамках «Интеркосмоса». Наш журнал систематически стал публиковать научные статьи на эту тему.

Хотелось, чтобы наши последователи научились видеть и понимать ее, Землю, раньше, чем получилось это у нас. На летающих лабораториях вместе с учеными и специалистами по геологии, лесному и сельскому хозяйству мы занимались обучением будущих экипажей орбитальных станций методике визуально-инструментальных наблюдений. Нас можно было встретить в Слободзейском районе Молдавии. Колхозники, работавшие на полях, с удивлением рассматривали военного человека со Звездой Героя Советского Союза на груди, считавшего оставшиеся после уборки колосья и зерна, появлявшегося на этом же месте осенью и фотографировавшего проросшие зерна, включавшего какую-то аппаратуру. Подходили, расспрашивали нас. Узнав, что мы тоже специалисты по сельскому хозяйству, удивлялись, но тут же предлагали свою помощь. А агроном даже попросился с нами в полет. Его включили в состав рабочей группы: он должен был показать нам границы колхоза и помочь разобраться с высоты полета в мозаическом рисунке сельскохозяйственных культур. Перед этим мы предупреждали руководство колхоза об изобилии жужелицы на их полях. Но агроном нам не верил. А когда увидел замысловатые узоры полей, поврежденных этим вредителем, дело дошло до смешного и грустного. Он тут же попросил валидол из нашей бортовой аптечки. Валидола там не было. Тогда он потребовал поскорее приземлиться. Сначала мы думали, что агроному стало плохо, потом поняли — хотел немедленно доложить результаты увиденного правлению, чтобы не мешкая начать пересев полей. Ждать урожая от почти пустого поля было бессмысленно. А как часто мы видели прекрасные «живые» поля, объезжая их на велосипеде или обходя пешком вдоль дороги. Это характерная особенность распространения болезни полей и в Молдавии, и на Кубани, и в Ставрополье, и в Казахстане — посевы вдоль дороги зачастую во много раз лучше, чем на всей площади.

Вместе с А. И. Лазаревым и С. В. Авакяном я и А. Иванченков работали над книгой «Атмосфера Земли с «Салюта-6». Она вышла в Гидрометеоиздате в 1981 году. Леонид Попов и Думитру Прунариу в мае 1981 года доставили мне на борт «Салюта-6» экземпляр этой книги. Я держал в руках красиво изданную книгу с фотографией на обложке нашего с Иванченковым выхода в открытый космос, испытывая удивительное чувство волнения, радости, гордости. Это был первый научный труд, изданный с моим участием отдельной книгой. Научных статей и публикаций было много, а книга была первая. Однако взволнован я был совершенно другим — подплывая к иллюминатору, снова и снова видел то, о чем мы рассказывали в книге. Может, это покажется слишком банальным, но встреча на орбите с книгой, среди авторов которой значилось и мое имя, осталась в памяти. Поэтому экземпляр книги, один-единственный оставшийся в моей библиотеке, так дорог мне. Я часто беру его в руки, чтобы в мыслях побывать в космическом полете, снова увидеть краски космоса и красоту Земли.

Однажды Алексей Михайлович Муромцев серьезно сказал:

Наши трассы пролегали над горами Памира, широкими просторами Средней Азии, много летали над Каспийским морем, появлялись и над Черным. Каспийское море представляет собой Мировой океан в миниатюре. Здесь можно обнаружить все интересующие космонавтов океанологические образования. Каспий очень удобен для обучения наблюдениям новых 'экипажей. Хорошо виден планктон, есть фронты и фронтальные зоны, есть меандры, зоны апвеллинга, течения. Короче говоря — наиценнейшая модель Мирового океана. Однако все чаще и чаще я стал помышлять о полете над Тихим океаном. Когда я летел отдыхать на Кубу, около десяти часов провел над Атлантикой. Не отрываясь от иллюминатора, всматривался в водную поверхность. Пришел к выводу, что до полета в космос каждый член экипажа — командир, бортинженер и исследователь — должен пролететь над океаном. Руководство Центра подготовки поддержало предложение группы научных экспериментов, и мне было предложено возглавить одну из экспедиций на Дальний Восток для подготовки экипажей по программе исследования природных ресурсов Земли. Конечным пунктом маршрута значился Петропавловск-Камчатский. С его аэродрома мы должны были полететь над Тихим океаном — на полный радиус действия нашего самолета. В полет мы пригласили специалистов Госцентра «Природа», научного-производственного объединения «Аэрогеология», лесников, гляциологов, гидрологов. Наш маршрут пролегал через всю страну. Мы смотрели на свою Родину под крылом самолета и учились космическим делам. В составе готовящихся к полетам космонавтов были Анатолий Березовой, Валентин Лебедев, Юрий Малышев, Виктор Савиных, Леонид Кизим и другие. Чем ближе подлетали к Дальнему Востоку, тем все большее нас охватывало волнение. Временами мы садились рядом и думали о предстоящей встрече во Владивостоке. Она волновала меня, она волновала Алексея Михайловича Муромцева, который также участвовал в нашей экспедиции. Вспоминаю, как во время космического полета, в сентябре 1978 года, когда наступила полная уверенность в безошибочном определении биопродуктивных зон, Алексей Михайлович попросил помочь рыбакам Дальнего Востока. Дело в том, что рыболовная флотилия пришла на «свое» место, но рыбы не было. Несколько суток я вглядывался в воду в указанных координатах, но ничем помочь рыбакам не мог — вода была чистой. Желаемые оттенки я обнаружил на одном из ответвлений течения Куро-Сио, но они были километрах в пятистах от того места, где находились промысловые суда. Я передал новые координаты местоположения промысловой зоны. Как потом стало известно, к радиограмме отнеслись скептически. Но один из капитанов задумался все ж и пошел в новый район. Он заполнил свои трюмы за одни сутки и вызвал к себе всю флотилию. Так вот, во Владивостоке предстояло встретиться с рыбаками этой флотилии… До этого я уже встречался с рыбаками западного бассейна в Риге и северянами в Мурманске, где увидел настоящее царство рыбных блюд, а вернее, блюд из продуктов океана. Именно там я понял, что не зря на космической станции висел у иллюминаторов. Океану есть что скрывать в своих недрах.

Я согласился, а Алексей Михайлович стал моим руководителем. Чем больше работал над полученными результатами, чем больше и глубже знакомился со специальной океанологической литературой и материалами обработки данных автоматических космических летательных аппаратов, тем больше и больше убеждался, что исследование Мирового океана из космоса с пилотируемых космических кораблей и станций надо продолжать. Нужно было теснее завязывать сотрудничество с учеными океанологами. Возникли и новые проблемы. Ведь наши океанологи в космосе не были и не могли ответить на некоторые вопросы, возникшие у нас, космонавтов. Почему, например, хорошо можно видеть сквозь толщу воды? Ведь видел же Севастьянов Среднеатлантический хребет подводного рельефа, я тоже видел. Почему? Подтверждения из биопродуктивных районов давали сведения о наличии морских организмов на двухстах-трехстах метрах. Ответ найти было, казалось, невозможно. Я снова обратился в Институт физики АН БССР. Известный ученый Элеонора Петровна Зеге, знающая гидрооптику атмосферы, геофизические процессы, после встречи сказала:

— Садись, оформляй все в единое целое. Тут не только кандидатской диссертацией пахнет.

Эти слова я записал в свой блокнот. Но продолжал настаивать на своем. Не скрою, намеки на недостаточное знание физики были не по душе, чувствовал, что иной раз я и румянцем покрываюсь, когда не могу возразить, что вертикаль к поверхности всегда короче наклонной. В этот научный спор втягивалось все больше и больше специалистов. Некоторые из них соглашались со мной. Это уже несколько меняло дело. Значит, не один я «плохо знаю физику вещей». Однажды кто-то вспомнил о неудачно снятых индикатрисах одного водного бассейна: их снимали дважды и дважды отправляли в архив. Результаты были неожиданными, они выходили за нормы принятых мнений. Об индикатрисах забыли. Спустя восемь лет о них вспомнили, просмотрели их снова. Я смотрел на чужие кривые, не понимая условий их снятия. Однако спросил, что означают выступы и на какие углы визирования они приходятся. Пересечение длин волн и максимум контраста приходился на углы, под которыми я из космоса наблюдал цветовые контрасты на поверхности океанической глади. Тогда я снова встретился с Элеонорой Петровной. Эта длинная история закончилась просто: на II Всесоюзном съезде океанологов был представлен доклад «Функции яркости системы атмосфера-океан на верхней границе атмосферы и особенности наблюдения пространственных контрастов из космоса». Авторов было двое: Э. П. Зеге, В. В. Коваленок.

— Владимир Васильевич, вы же грамотный человек. Того, о чем вы говорите, никогда быть не может. Любое измерение в надир даст лучшие результаты, чем наклонное. Физика проста — тоньше слой атмосферы, через который должен пройти отраженный от исследуемого объекта сигнал.

Я никогда не напоминаю Элеоноре Петровне о тех ее словах. Но все же оказалось, что при визировании по наклонной дальности кое-что в океане видится значительно лучше, чем при визировании в надир.

На I Всесоюзную конференцию «Биосфера и климат по данным космических исследований», которая состоялась в Баку 29 ноября — 3 декабря 1982 года, мы представили второй доклад «Оптимизация условий наблюдения пространственных контрастов океана с самолетов и космических кораблей». Оба доклада имели большой успех и вызвали интерес ученых-океанологов.





Далее:
Материя и жизнь.
Lee So-hyun.
RESNIK JUDITH.
Сведения о Солнечной системе.
Депутат.
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА.
Стромский И.В. «Космические порты мира».
О нашем пророке.
Восемь дней орбитального полета.


Главная страница >  Хронология