Главная страница >  Хронология 

Мы экспериментаторы и мы «кролики»

Мы экспериментаторы и мы «кролики»

АВАРИЙНЫЕ СИТУАЦИИ

Сегодня позавтракали поздно и без всякого аппетита. На завтрак были мясные консервы и питательные брикеты — специальный аварийный рацион, калорийность которого снижена на 500 калорий по сравнению с обычной. Горячей пищи нет. Запиваем консервы водой и фруктовым соком, запиваем и поглядываем на индивидуальные сосуды с водой. Каждому в сутки положено всего 1,2 литра жидкости для питья и по 4 литра— на санитарно-гигиенические нужды. Продукты в эти дни все в банках, в тубах, в пленке, так что посуду мыть не нужно. Ночью проснулся от духоты, открыл клапан спального мешка — жарко! Тяжесть в голове, с которой проснулся, не проходит, однако дыхание свободное — одышки нет.

Наконец мы переменили обстановку, вернее, она переменилась и стала аварийной.

Вчера в оранжерее сняли очередной урожай свежей, сочной зелени, но попробовать ее, к сожалению, не удалось: нельзя, на дни «аварии» салат запрещен. Ничего, мы ее съедим потом. А пока пусть полежит в холодильнике.

С утра, как обычно, начались медицинские обследования: основной обмен, кровь. Их объем не будет уменьшен в предстоящие десять трудных суток.

Тихо. Сегодня нет обычных переговоров — связь ограничена до предела. Клонит ко сну. Но еще не скоро можно будет прилечь: дневного отдыха не будет, несмотря на то, что работы прибавилось, и мы больше будем уставать.

Ознакомились со специальной программой медико-биологических исследований на предстоящие десять суток, обсудили и уточнили график их проведения.

Наконец-то вечер! Проводим вечерние физиологические замеры. Ребята укладываются спать, а я несу ночную вахту до двух часов. Сижу за столом и борюсь с дремотой. Заснуть нельзя. Надо контролировать сои ребят. Ведь концентрация углекислоты будет повышаться и станет в сто раз выше нормальной. Необходимо также периодически проводить замеры собственного пульса, дыхания, артериального давления, контролировать работу датчиков. А спать очень хочется.

Разделись. Сидим в плавках. Герман повязал полотенце вокруг пояса и время от времени вытирается им. Я решил надеть шелковую рубашку и легкие брюки, подвернув их до колен. Надеюсь, что перегрева не случится, а одежда все-таки будет препятствовать испарению влаги с поверхности тела и, значит, уменьшится жажда. Какая-то вялость в мышцах. Ничего не хочется делать, а отдохнуть некогда — все дневное время до предела насыщено работой.

Час ночи. Это то самое время, когда, по наблюдениям ученых, температура крови и содержание в ней сахара находятся на самом низком уровне, а мыслительный аппарат более всего склонен к ошибкам, что необходимо иметь в виду. Не зря некоторые специалисты-медики считают, что нельзя на ответственных международных совещаниях обсуждать важные вопросы и принимать решения утром в первые дни после больших перелетов в восточном направлении и вечером — после полета на Запад. По этой же причине артисты, шахматисты, спортсмены бывают не в лучшей форме после перелета на расстояние более четырех часовых поясов. Нужен не один день, чтобы физиологические функции организма могли перестроиться, прийти в соответствие с новым ритмом чередования дня и ночи.

Привычка работать и отдыхать в одно и то же время суток — сложившийся «динамический стереотип» — приводит меня в полусонное состояние. «Биологические часы» природы, тесно связывающие жизненные ритмы с чередованием дня и ночи, света и темноты напоминают сейчас о времени сна. От этих «часов» зависит чередование периодов активности и покоя, сна и бодрствования. До сегодняшнего дня мы жили по этим «часам», хотя не видели солнца с первого дня пребывания здесь. Они отсчитывали время, которое обусловлено движением Солнца и Земли, определявшим до сегодняшнего дня все наши физиологические ритмы.

Ребята спят неспокойно: поминутно ворочаются с боку на бок. Душно и жарко. Вот Борис медленно встает и идет в поисках прохлады в оранжерейный отсек. Там чувствуется некоторое движение воздуха и не так жарко.

Это обстоятельство должно учитываться и в длительных космических полетах, когда биологические и физиологические ритмы человека будут нарушены в еще большей степени! Ведь это может резко снизить работоспособность космонавтов, лишить их возможности принять верное решение в критической ситуации.

Просыпаюсь в холодном поту. Жарко! Очень жарко! Хочется пить! Высокая влажность не облегчает, а усугубляет страдания. В поисках «сквозняка» во время ночных вахт дежурный обычно ставит кресло в проем двери между отсеками: сейчас там, кажется, сидит Борис…

Через час, надев пояс медицинского контроля, иду спать. Мне снится, будто огромная черная кошка прыгает на грудь. Я пытаюсь связать ее, но она вырывается и вновь бросается на меня. Пытаюсь душить ее, но она выскальзывает…

Как хорошо было раньше! Даже не верится, что это было в этом же помещении, здесь же. Так резко изменилось восприятие окружающего от воздействия неблагоприятных факторов. Аварийный рацион значительно вкуснее, чем сублимированная пища, но не приносит удовольствия. Завтракаем теперь в два раза быстрее, так как не тратим время на подогрев пищи и на мытье посуды.

Идут вторые сутки аварийного режима. Сейчас достигнут «пик»: температура 30 градусов, содержание углекислоты в атмосфере 3 процента, кислорода — 16 процентов. У нас красные и потные лица. Температура тела повышенная. Настроение плохое. Разговаривать не хочется. Голова все время тяжелая, как во время простуды.

Оказывается, совсем неплохо, даже несмотря на снижение интенсивности света. Дело в том, что уменьшение кислорода в атмосфере гермокамеры при повышенном содержании углекислоты привело к усилению процесса фотосинтеза. Видимо, тормозящее воздействие кислорода на фотосинтез значительно уменьшилось. Правда, высокая температура и снижение освещенности вызвали уменьшение содержания нужного нам витамина С.

А как себя чувствуют наши растения?

Исследования сердечно-сосудистой системы, дыхания, энцефалограммы, основного обмена, санитарно-бактериологические, иммунологические и другие непрерывно сменяют друг друга. А в жилом отсеке как в парной. Да, деньки буквально горячие. Постоянно хочется пить. Начинаем понимать, сколь справедливы слова французского писателя А. Сент-Экзюпери о воде. «Нельзя сказать, что ты необходима для жизни: ты сама жизнь. Ты наполняешь нас радостью, которую не объяснить нашими чувствами. С тобой возвращаются к нам силы, с которыми мы уже простились. По твоей милости в нас вновь начинают бурлить высохшие родники нашего сердца».

Аварийные условия привели к снижению у нас артериального давления. Кажется, я уже стал привыкать к мучительной жаре, но перед сном обычно чувствую сильную усталость. Вахта — с двух до пяти утра — оказалась самой неприятной: она разбивает сон. Читать ночью не хочется, а спать нельзя. Ходить по оранжерейному отсеку тоже нельзя — это мешает ребятам спать…

Известно, что организм человека выделяет воды больше, чем потребляет в чистом виде и с пищей. Излишек около 300 миллиграммов в сутки образуется в результате окисления пищи в организме. Вот его-то ученые и предлагают использовать многократно для удовлетворения потребности человека.

Да, вода — это жизнь. Без нее человек погибнет через несколько дней. Она, входя в состав всех органов и тканей, составляет около 68 процентов веса тела. Потеря хотя бы 10 процентов уже опасна для жизни. Ученые считают, что человеческому организму необходимо получать 2—2,5 литра питьевой воды в сутки. Нам же на умывание, ежедневное влажное обтирание тела, ежедневную влажную уборку помещения, один раз в 10 дней душ, генеральную уборку помещения с дезинфекцией требуется не меньше 10 литров воды в сутки на троих. Если исходить из этого, нетрудно подсчитать, сколько ее нам необходимо на год. И надо еще учесть, что растения также требуют немалого ее количества. Так, например, чтобы вырастить 1 килограмм зерна, надо около одной тонны воды. Вот почему проблема воды становится одной из важнейших в космическом полете. Ее нельзя ничем заменить. Пищу можно получить синтетическим путем. Физиологическую же потребность живого организма в воде можно удовлетворить только водой, и ничем иным. Что же делать? Неужели на борт космического корабля брать такой запас воды? Житель современного города расходует в среднем 350 литров воды в сутки. Но космонавтам придется уподобиться древним римлянам, которые тратили на себя ежесуточно всего лишь несколько литров.

В нашем гермообъекте эта выводимая из организма вода, попадая в систему регенерации, освобождается от вредных примесей и запахов и превращается в химически чистую, а затем обогащается солями и микроэлементами.

Расчеты показали, что в полетах, длящихся свыше месяца, целесообразно пользоваться водой не из запасов, взятых с Земли, а восстановленной из продуктов жизнедеятельности человека, так как регенерационная установка весит в несколько раз меньше общего запаса необходимой воды.

Сегодня днем, на четвертые сутки «аварии», опять «пик». Вода из контейнеров словно испаряется. Я без конца смачиваю голову — кажется, легче. Герман тоже надел шелковую рубашку, а Борис брюки. По примеру Германа вешаю увлажненное полотенце на шею, но особого облегчения не чувствую. Влажность такая, что все кругом сырое. Трудно дышать. Но ведь нам еще предстоит функциональная проба на велоэргометре со ступенчатой нагрузкой! Герман, видимо, неважно себя чувствует. Часто пьет воду. Когда выпил всю питьевую воду, принялся за дистиллированную, предназначенную для умывания.

Таким путем в сутки восстанавливается около 5 литров воды, а из конденсата атмосферной влаги — около 3 литров. Интересно, что все, кого угощали регенерированной водой, пили ее с удовольствием, если не знали, из чего она приготовлена. Регенерации подвергается и санитарно-бытовая вода. Таким образом, контур по воде целиком замыкается так же, как по газовой среде: кислороду и углекислоте…

Я хожу как больной, чувствую слабость, стал раздражительным, плохо сплю. Нос все время заложен. Снизились и силовые показатели: становая сила стала 105 килограммов вместо 130—140, кисть правая — 40 килограммов, вместо 50, левая — 30, а раньше была 4 Бывает одышка, в особенности при физических нагрузках.

При очередном контроле медицинских параметров стало ясно, почему хочется пить: перегрев, температура у всех подскочила до 37,5 градуса.

Отношения в эти тяжелые дни между нами дружеские. Сейчас не до «мелочей», и, видимо, поэтому мы стали более внимательны и предупредительны друг к другу,

Сегодня, во время ночной вахты, врач с Командного пункта попросил меня проверить, что с Борисом, — совсем не идет запись его физиологических показаний. Я немедленно подошел к нему. Он спал тревожным сном, часто переворачивался, размахивал руками, отчего пояс медицинского контроля расстегнулся и чувствительные датчики отошли от тела. Когда я поправлял ему пояс, он проснулся, посмотрел на меня, ничего не понимая, и опять забылся. Утром рассказывал: «Снилось мне, будто я в пустыне: песок, песок, песок — и ни капли воды! Нестерпимо хочется пить! Я разгребаю руками сухой раскаленный песок. Потом проваливаюсь куда-то, падаю, хочу встать — и не могу. Грудь засыпана песком. Трудно дышать…»

Настроение у нас заметно хуже, чем обычно. Совокупность неблагоприятных факторов: отсутствие дневного отдыха, недостаток информации и, в общем-то, скудный паек, а также повышенная температура тела создают какое-то тоскливое состояние. Физическая слабость, постоянная тяжесть в голове парализуют волю. Все желания сводятся к воде и поискам прохлады. Читать не хочется. Герман смачивает кусок марли и прикладывает его к голове, кладет на грудь…

Герман постоянно озабочен тем, чтобы вовремя провести те или иные медицинские исследования, и расстраивается из-за их плотного графика. Ему хочется получить как можно больше данных, и мы с Борисом стараемся выполнять его просьбы. Я прекрасно понимаю Германа: у меня тоже постоянная исследовательская работа по микробиологии в оранжерее. Конечно же, мне с растениями, с этими бессловесными объектами, проще «строить отношения», чем Герману со мной и Борисом.

«Проводим парную словесную пробу. Еще раз напоминаю — отвечайте как можно быстрее, стараясь опередить друг друга «лес». — «Трава», — первым нашелся Борис. «Деревья», — вторит ему Герман.

Через несколько минут начнутся психологические исследования. По селектору раздается знакомый голос психолога.

Психолог: «Опасность». Борис: «Тревога».

Я пока свободен, прислушиваюсь к интонации психолога, про себя подыскивая подходящие слова. Я бы сказал «ромашка», а можно было бы сказать более обобщенно — «цветы». Но если бы я во время пробы задумывался и выбирал слова, то меня опередили бы. Теперь моя очередь. Собираюсь отвечать не раздумывая.

Психолог: «Теперь проводим очередное исследование — слова на память. Запомните слова: простые — сталь, чашка, море, луна, лампа, лес, крюк, лицо, газета, стекло». Он называет десять слов. Раньше запоминание простых слов достигало 80 процентов, а теперь только 3 Во время аварийной ситуации умственная работоспособность снизилась. Опыт по запоминанию сложных слов также показал, что в таких условиях память срабатывает хуже.

Я хотел сказать это же слово, но Борис его «перехватил». Теперь мне нужно очень быстро подобрать другое: «Паника». Лучше более нейтральное: «Неожиданность». Произношу его вслух, но уже с опозданием.

Сегодня, на шестые сутки аварийного режима, — функциональная проба на велоэргометре. Еще когда я садился в седло, то с лица стекал пот, стучало в висках, в горле все высохло. Герман, как обычно, прикрепил на моей груди лейкопластырем электроды, стиснул шею пульсовым датчиком. Затем надел манжету для замера артериального давления и скомандовал: «Нагрузка в шестьсот килограммометров!»

После психологических проб временно наступает затишье, и тогда особенно чувствуется какая-то пустота. Вспоминаю о Виолетте. Как она там? Получила ли мое письмо? Что сейчас делает? Недавно случайно узнал, что у нее последняя сессия. Скоро ей предстоит защищать диплом…

Слышу, говорят: «Тысяча четыреста». Сердце буквально рвется из груди. Дыхание становится беспорядочным. Теперь все: сорвал дыхание. Перед глазами плывут желто-фиолетовые круги. Искры. Задыхаюсь. Стоп! Останавливаю педали. Загубник пока вынимать нельзя. Как хочется выплюнуть его и хотя бы раз вдохнуть нормально. Но нельзя. Нельзя! Бедное сердце! Как оно справляется с такой нагрузкой?

Рядом стоит Борис и замеряет температуру кожи в различных точках моего тела. Беру в рот загубник. Как только Борис закончил первоначальные замеры, следует команда приступить к работе. Начинаю крутить педали. Проходит минута, и нагрузка увеличивается до восьмисот килограммометров. Еще одна — до тысячи килограммометров. Чувствую, что задыхаюсь. В голове тысячи молоточков выстукивают бешеные ритмы. Глаза ничего не видят. Моя правая рука стиснута манжетой. Ступенчатая нагрузка растет: тысяча двести. Ноги почти не слушаются. Не свалиться бы с велоэргометра! Ну, еще несколько секунд. «Давай! Давай,— подбадриваю себя. — Ведь еще можешь! Нужно! До предела… До тех пор, пока разум говорит «да», тело не должно сказать «нет», — этот принцип сейчас для меня ведущий. Основной и единственный!»

Снимать датчики и электроды, пока продолжается запись, нельзя. Нельзя до тех пор, пока дыхание и пульс не вернутся к исходным значениям, не произойдет «восстановление» — возвращение к исходному уровню показателей. Скорей бы, скорей — так тошно мне в эти минуты…

Герман смотрит на меня сочувственно и качает головой. «Высокое артериальное давление. Воды дать?»— спрашивает он. Я отрицательно качаю головой. Но как было бы хорошо, если бы он принес воды. Борис прикладывает полотенце к моему лбу, чтобы соленый пот не жег глаза, Я с трудом удерживаюсь в седле. «Тебе плохо?» — слышу какой-то далекий голос Германа. Делаю попытку улыбнуться: получается жалкая гримаса. Вспоминаю: «Человек, который побеждает себя, сильнее, чем тот, кто покоряет города».

Еще через три минуты Герман начинает снимать с меня датчики и электроды. Борис делает последний замер.

Наконец Герман делает знак, и я вынимаю загубник. Гораздо легче дышать. Хорошо! Пот струится между лопатками и капает на пол. Борис подает кружку с водой. Я жадно глотаю. Горло словно слиплось от сухости. «Еще минутку подожди, пожалуйста, — просит Герман. Он меряет артериальное давление и заносит показания в журнал. — Сейчас и пульс восстановится…»

Днем от жары спасаемся по возможности в оранжерейном отсеке, где больше оголенного металла, конденсирующего влагу, и большее движение воздуха, создающее легкий ветерок.

Теперь очередь Германа. Он садится на велоэргометр — и все повторяется…

Днем образовалась пауза в исследованиях — все оказались свободными, и, конечно, всем захотелось побыть «на холодке». Сначала решили кинуть жребий, но потом обратили внимание на то, что Борис в этот день был особенно молчаливым и грустным; видимо, неважно себя чувствовал. Мы с Германом переглянулись и без слов решили — пусть Борис отдохнет на прохладном месте. Он молча отправился к решетке.

Здесь мы устроили «лежанку»: положили на свободные кюветы нижнего, свободного от растений яруса матрац и днем, как только выдается свободная минута, кто-нибудь отправляется туда полежать. Там, рядом с вентиляционной решеткой, «на холодке», как будто легче дышится.

Я съедаю второй завтрак вместе с первым, ребята — с ужином, чтобы ночью во время дежурства не думать о еде. Герман страдает от жажды сильнее меня и Бориса и, не укладываясь в суточную норму, часто пьет санитарно-бытовую воду. В течение суток мы все по нескольку раз смачиваем головы, чтобы легче переносить жару. Герман обычно ложится спать, прикладывая влажную марлю либо к голове, либо к груди.

Перед сном теперь никто не читает. Пытаемся заснуть сразу, но это не удается. Такие вкусные продукты из нашего рациона, как курица, язык консервированный, говядина в желе, сушеная вобла, черносливы, цукаты, не доставляют никакой радости — аппетит стал хуже, и едим мы меньше. Первые блюда: суп харчо, борщ, щи зеленые — выдавливаем понемногу из туб и едим без подогрева. Как ни странно, все-таки, несмотря на жару, хочется горячей пищи.

Так проходит неделя. Время тянется еще медленнее, еще тягостнее, чем раньше. Сегодня я снова дежурю. Ребята уже спят. Выхожу в оранжерею, где еще «день». На меня через иллюминатор смотрит круглый черный глаз телекамеры. Вот он зашевелился: кто-то наблюдает за мной. Кто? Время от времени захожу в жилой отсек, смотрю, как ребята спят. Хочется спать. В голове тяжесть. Жажда…

К вечеру мы очень устаем, появляются головные боли. Спим в поясах медицинского контроля, соединенными со специальным логическим устройством, которое должно давать сигнал тревоги, если вдруг будут обнаружены опасные отклонения в наших физиологических показателях. Снаружи дежурный врач и инженер всю ночь не спят, следя за нашим беспокойным сном…

Днем, когда температура была снижена до 25— 26 градусов, мне показалось, что стало прохладней. Видимо, привык к жаре настолько, что даже такая высокая температура кажется низкой.

Повышенная температура и влажность, повышенное содержание углекислого газа и недостаток кислорода, ограничение в пище, воде и ночные вахты — это еще не все тяготы аварийных режимов. Самым неприятным и мучительным испытанием в эти дни была полная изоляция. Если раньше, хоть и редко, мы могли слушать радио и смотреть телепередачи, то сейчас лишены этой возможности, и только изредка короткие отчеты для медиков нарушают абсолютную изоляцию. Утомительное, тягостное однообразие.

Несмотря на тяжелые условия, наша оранжерея продолжала функционировать до сегодняшнего дня. Свет в ней погас — закончился очередной «лунный день». Пошли десятые — последние — сутки аварийной ситуации. Три часа утра. Я на вахте. Завтра, вернее, уже сегодня день моего рождения. Веселого застолья, конечно, не будет, не будет, наверное, и праздничного рациона, и это вызывает грусть. Двадцать девять лет — это не очень много, но и не так уж мало…

Аварийные режимы дают мощную физиологическую встряску, но мы от нее очень устали. От усталости стали сдержаннее: только недовольный взгляд или тяжелый вздох могут выдать наше отношение к тому или иному раздражителю.

Нам сообщили, что принято решение — не поддерживать параметры микроклимата в гермообъекте стабильными, как это было раньше, до аварийной ситуации, а варьировать ими, чтобы не вызывать детренированность организма и давать постоянную функциональную нагрузку на него. Стабильность же наших комфортных условий привела к пагубным для нас последствиям: мы с трудом переносили резко изменившиеся условия микроклимата в первой «аварийной ситуации». И при подготовке ко второй аварийной ситуации, а она началась сразу же, температура в жилом отсеке будет изменяться постепенно в течение суток от 17 до 25 градусов. Мы сразу забеспокоились, что такие суточные колебания могут вызывать простуду, которой до сих пор у нас не было. Я вспомнил, как Н. Кастере в своей книге «Зов бездны» писал, что в условиях подземелья, где удивительно стабильные условия, они часто промокали и часами ходили в мокрой одежде, но никогда не простуживались. Не подтверждает ли этот факт мысль о том, что простуда — следствие изменения условий, тогда как их стабильность предохраняет от нее. С другой стороны, мы были детренированы постоянством параметров микроклимата в «доаварийный» период, что снизило приспособительные возможности наших организмов. Ведь известно, что все живые организмы в течение многих миллионов лет живут в условиях ритмических изменений геофизических параметров среды. «Пульсирует,— писал русский ученый А. Клосовский, — земная кора, пульсирует атмосфера, пульсируют отдельные элементы и факторы… — это своего рода биение пульса физической жизни».

Утром меня стали поздравлять с днем рождения. Конечно, первыми — Герман и Борис. Был тронут: думал, что на исходе десятых аварийных суток они забыли об этом. Много теплых поздравлений получил я в этот последний «аварийный день» и снаружи. Добрые пожелания передавали родные и почти незнакомые люди, руководители эксперимента, коллеги по работе. И что греха таить, самым дорогим для меня было поздравление от Виолетты. Настроение поднялось, на душе стало радостнее, потому что сегодня день моего рождения и, конечно, потому, что аварийная ситуация позади.

В процессе эволюции были выработаны физиологические приспособления, которые наилучшим образом приводят в соответствие организмы с окружающей их средой. Изменения же в природной среде очень многообразны. Даже простая смена дня и ночи сопровождается рядом подчас неощутимых климатических изменений: с наступлением темноты температура воздуха понижается, увеличивается его влажность. Часто меняются атмосферное давление, интенсивность космического излучения и другие факторы, которые определяют суточную периодику биологических ритмов.

Русский физиолог П. Соколов еще в 30-е годы нашего столетия заметил, что весь растительный и животный мир, а с ним и человек, непрестанно испытывают на себе ритмические воздействия внешнего физического мира и отвечают на биение мирового пульса ритмическими пульсирующими реакциями.

Таким путем был тренирован наш физиологический механизм терморегуляции, и мы лучше подготовились к экстремальным воздействиям во время второй «аварии», благодаря чему выдержали их значительно лучше.

По прошествии трех месяцев во время новой «аварийной ситуации» те же условия воспринимались по-иному. Нам помогла специальная подготовка, проведенная сразу же после окончания первой «аварийной ситуации». Она заключалась в том, что мы были адаптированы к изменениям температуры, ее суточным колебаниям. Причем эти суточные колебания соответствовали природным: постепенному повышению температуры воздуха к полудню до 25 градусов, с последующим ее плавным понижением в вечерние и ночные часы до 17—19.





Далее:
Октябрь 1961.
КОСМИЧЕСКИЕ ТРАССЫ.
Февраль 1962.
Май 1962.
Август 1962.
Ноябрь 1962.
Январь 1963.
Гольдовский Д.Ю., Назаров Г.А. «Первые полеты в космос».
ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОДГОТОВКА.


Главная страница >  Хронология