Главная страница >  Даты 

Юрий Крикун:

Юрий КРИКУН:

СКВОЗЬ ИГОЛЬНОЕ УШКО

От теста к тесту

«ДЕТСКИЙ САД»-5.

— Норма.

— Давление?

— Норма.

— Пульс?

...Велоэргометр. Безобидный велосипед. С детства знакомая и любимая игрушка здесь, в стационаре, стала моим злейшим врагом. 15 минут езды. Пять степеней возрастающей нагрузки. И мгновенный ответ организма в виде стреляющего вверх пульса.

Услышав это, я облегченно вздохнул, как вдруг предметы поплыли перед глазами, превращаясь в цветную мозаику. Потом изображение треснуло, стало черно-белым, и в тот же миг несколько человек подхватили меня под руки.

Помните известный фильм американского режиссера Френсиса Копполы «Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?» Тогда вы легко, хотя бы мысленно, включитесь с нами в дьявольский марафон медицинских тестов, который ежедневно убыстряет темп. Двенадцатого января нам, например, выдали специальную психологическую анкету, включающую ни много ни мало — 566 вопросов. Врачей интересует все: какие женщины нам нравятся и появлялось ли у нас когда-либо желание ударить своего начальника, обижали ли нас в детстве родители и не было ли тяги стянуть в магазине понравившуюся вещь, смотрим ли мы эротические фильмы и в какое время суток, как правило, принимаем ответственные решения.

— И это еще лишь начало, — «обрадовал» меня после пробы заместитель директора института летчик-космонавт СССР В. Поляков. — Спешите не спеша, Юра. Не сгорайте заранее. Попробуйте почитать про себя стихи или вспомнить что-нибудь хорошее.

»Вы, ребята, повнимательней к анкете, — сказал нам один из бортинженеров, который проходит сейчас годовое освидетельствование в институте. — Меня из-за нее чуть не списали. Сколько лет жизни потерял».

Шесть часов «убил» я на анкету, через шаг проваливаясь в пучину психологических хитросплетений. «Да» и «нет» — как объяснить ими всю гамму человеческих переживаний? «Вы любите компании?» — вопрошает анкета. Люблю, но не часто. Когда настроение хорошее и ладится работа, когда здоровы все дома и любимая девушка улыбается. Да мало ли всяких когда...

И снова игла скользкой серебряной змеей вползает в вену. Изотопная ренография, внутривенная урография, биохимия... Неужели в моем истерзанном теле еще осталась хоть какая-то кровь? Кажется, ее больше на анализ из пальца не хватит. Но добрые руки старшей медсестры Валентины Федоровны Светлюк знают свое дело, наполняя очередную пробирку алыми каплями.

На наш медицинский остров высадился десант в лице специального корреспондента «Советской культуры» Юрия Караша и корреспондента «Рабочей трибуны» Александра Федорова. Теперь нас шестеро.

— А, журналисты, — улыбается Манаров, бросая на стул огромный красный баул, — готовьтесь держать оборону. — И он раздает всем по номеру «Московских новостей» со статьей «Космонавты на Земле». В ней некий Леонард Никишкин сообщает читателям о том, что не так труден сам космический полет, как длинна очередь к нему в ожидании будущих благ.

Скрип двери. И еще не веря своим глазам, я приподнимаюсь на локте. Много раз виденные на газетных снимках смеющиеся большие, жесткие, непокорные усы. Да, да, это он — небесный долгожитель Муса Манаров, космический бог, ровно год проработавший на орбите.

Мы подавленно молчим.

— Благ! — рассмеялся Муса. — А это вы видели? — И он показывает нам книжечку льгот космонавтов, Героев Советского Союза. — Машину — раз в 15 лет, кухню — раз в 20 лет, швейную машину — раз в 30 лет, за деньги — правда, без очереди — купить можно. Носков 5 пар в год, женских колготок — 2 пары. И это блага. Да при казарменном коммунизме дворнику должно житься лучше. В Америке, кстати, носки никто не стирает. Их просто в конце дня выбрасывают. Слышите, вы-бра-сы-ва-ют. А у нас по десять заплаток. Я, между прочим, однажды поинтересовался, на каком уровне находятся советские космонавты, если перевести их жизнь на американский лад. И знаете, что мне сказали? Как безработные конца первого года.

Спустя десять минут мы сидим в нашей комнате, пьем заваренный Мусой чай и обсуждаем будущий орбитальный полет репортера.

— Ладно, — добреет Манаров. — Несите стаканы. Я чайку хорошего привез. Будем чаи гонять.

Муса необычайно дружелюбен и прост в общении — с места в карьер дает мне десяток дружеских советов по методике общения с креслом КУКа.

— Да, нужно время сказать людям из космоса доброе, мудрое слово, — говорит он. — И если честно, у космонавтов большая надежда на вас. Ведь журналист полетит в космос своеобразным экспертом. И гуманизация внеземного пространства во многом будет зависеть от его убеждений.

Как быстро летит время. Муса показывает мне отдельные страницы своего бортового журнала, в котором он вел записи своих переговоров с радиолюбителями мира. Вот на связи был американец, отчаянно кричавший в эфир на русском языке, очевидно, лишь два ему знакомых слова — «Горбачев» и «перестройка», вот 12-летний мальчишка-индус; а вот позывные человека, 53 года назад покинувшего нашу страну и с тех пор ни разу не говорившего на русском.

— Я его тоже не люблю, вредину, — смеется космонавт, — хотя и с ним подружиться можно.

Стрелки часов показывают два часа ночи.

Устал диктофон, наматывая на магнитофонную кассету тысячи витков космической одиссеи летчика-космонавта СССР Манарова. Мы спорим о марсианской программе и обсуждаем реальность сотрудничества советских и американских специалистов в разработке орбитальной станции «Свобода», говорим о проблемах Главкосмоса и испытаниях корабля многоразового использования «Буран».

...Он медленно сложил вещи и не спеша двинулся к выходу. Ему незачем было спешить, ибо, закрывая дверь медицинской палаты, он, по сути, прощался с мечтой об орбитальном полете, в который верил всю жизнь. Андрей Тарасов — один из ведущих космических репортеров страны, первым закончил дистанцию. Сердце не принимает этой несправедливости, но на эмоции, увы, нет времени. И нам остается только стиснув зубы продолжить путь за себя и за Андрея, которого мы считаем «крестным» нашей космической программы.

— Продолжим завтра, — обещает Муса и дарит мне на память фотографию с автографом: «Будем дружить. До встречи на орбите. Муса Манаров».

— Да знаете ли вы, что значит 10-15 лет идти к полету, месяцами не бывать дома, — сказал нам на состоявшейся 24 января в Звездном пресс-конференции Герой Советского Союза Анатолий Соловьев, командир корабля «Союз-ТМ-9», стартовавшего 11 февраля с Байконура. — Знаете ли, что значит сдать перед полетом 103 экзамена — 98 теоретических и 5 практических, слетать в невесомость, опуститься в гидролабораторию, пройти в «Орлане» тестирование на выживаемость при температуре минус 40-45 градусов?

А она не такая уж легкая, как считают, кстати, даже сами космонавты. Многие из них, как оказалось, предполагают, что журналист полетит в космос чуть ли не туристом, не желающим ни изучать эту профессию, ни проникать в ее сложности.

Подходит к концу третья неделя нашего пребывания на медицинском острове. Наступают решающие дни.

Ну вот, мы вновь и вернулись на круги своя, ибо времени до старта все меньше и меньше. И остается лишь спешить, целиком отдаваясь идее полета, веря в себя и своих товарищей. А вера наша все крепнет. И хотя, конечно, до десяти лет подготовки к космической экспедиции, что стоят за спиной А. Соловьева, как и до сотни сданных им экзаменов, нам еще далеко, но первые полсотни биологических и функциональных тестов у нас за плечами. Мы привыкаем к испытаниям. И пикирование в барокамере со скоростью 50 метров в секунду с высоты 5 тысяч метров уже воспринимаем как должное. Ибо при входе в верхние слои атмосферы космический аппарат в свободном падении разгоняется в секунду до 100 метров.

Вспыхивает красными точками бешено мчащийся по двадцатиметровому диаметру центрифуги: «Видишь ли меня, претендент? Не застлала ли тебе глаза серая кровяная пелена?» И в тот же миг рука автоматически нажимает гашетку сброса: «Вижу!»

...Тяжесть, гнетущая, непрерывная, проникающая под кожу, навалилась на тело. Как выглядишь ты, абстрактная величина, скрывающаяся за символикой семи непримечательных букв?

— Перегрузка три «ж», четыре... пять... Спокойно, подходим к предельной. Как самочувствие?

— Внимание! — доносится из динамика голос руководителя моей программы кандидата медицинских наук Василия Лукьянюка. — Как самочувствие?

Вес моего тела увеличился ровно в 6 раз и составил 480 килограммов.

— Внимание, шесть!

И вновь голос: «Видишь ли меня?»

Я с сомнением взглянул на тангенту. Нехитрое приспособление, которое автоматически затормозит центрифугу, если я, потеряв сознание, выпущу ее из руки. Выпущу? Интересно, какое нужно усилие, чтобы даже в полном здравии сделать это?

На некоторое время воцарилась мертвая тишина, потом на медицинских пультах в центральном отсеке начали перемигиваться огоньки. Зашевелились всевозможные ленты. Программы медленно вползали внутрь приборов. Наконец очередной автомат, освоив всю информацию, послал на центральный пост сигнал: «Все штатно. Идем на максимум».

Вижу! Справа, и слева, и в центре. Вижу! Вижу! Оставьте меня в покое!

Тяжесть отпустила. Но лишь на секунду, и, решив, что люди сошли с ума, переключила свое внимание на мысли и чувства. Она овладела моим мозгом, проникла в подсознание, впиталась в кровь.

— Восемь! — тут же голосом врача Василия Лукьянюка отозвался динамик.

Вижу! Вижу! Вижу!

Bec тела составил уже 640 килограммов. И тут же красный глазок забегал по периметру туда и обратно.

Боже! Неужели еще целых полминуты?

— Хорошо, — откликнулся пульт. — Прошло 15 секунд «площадки».

— Пульс 127! Молодец! Прошли восемь, идем вниз... Семь! Шесть! Пять! Четыре...

Дыхания почти не стало — воздух не в силах прорваться под стальное охватившее меня ожерелье.

И в нарушение всех инструкций я, оторвав от подлокотника ложемента руку, показываю большой палец.

— Как себя чувствуешь?

Повторяю. Я победил тебя, тяжесть.

— Повтори еще раз, — просит пульт, — тебя сфотографируют.

А так проникают в тайны головного мозга…

Так покидают центрифугу…

— Поздравляю! — жмет мне через час руку заведующий клиническим отделом доктор медицинских наук Юрий Иванович Воронков.

— Молодец, Юра! — слышу голос ведущего терапевта Института медико-биологических проблем Ларисы Михайловны Филатовой. — Поздравляю!

Я и сам рад. Закончен четырехнедельный стационарный марафон медицинского обследования, который я преодолел первым. Позади — успешно пройденный последний, самый тяжелый экзамен. Впереди — решение врачебно-экспертного совета и Государственной комиссии о допуске меня к космическому полету.

— Рад за тебя! — гудит в телефонную трубку заместитель директора института Герой Советского Союза, летчик-космонавт СССР Валерий Владимирович Поляков.

Земные перегрузки И земные разгрузки… Так заглядывают на глазное дно… А так бегут навстречу судьбе

Жду его с надеждой.





Далее:
Советская и российская пилотируемая космонавтика.
У тихой версии в плену.
Челночная космонавтика как точная наука.
Космическая почта после юбилея.
«Приключения на орбитах".
Летали ли американцы на Луну?.
В освоении космоса без человека не обойтись.
Кто пытал Королева.
Мы первыми заглянули Венере под вуаль.


Главная страница >  Даты